Главная | Библиотека сайта | Форум | Гостевая книга |
Кеннет Оппель
Тёмное крыло
Иллюстрации КЕЙТ ТОМПСОН
Перевод ПАВЛА ВОЛКОВА
Посвящается Филиппе, Софии, Натаниэлю и Джулии
СОДЕРЖАНИЕЧасть I: ОСТРОВ
Часть II: МАТЕРИК
|
Дерево ещё никогда не казалось таким высоким.
Сумрак с трудом карабкался по стволу гигантской секвойи, вонзая когти в мягкую
рыжеватую кору. Вдоль неровностей коры рос бледный лишайник; в разных местах
в трещинах тускло поблёскивала смола. От нагретого утренним теплом дерева поднимался
пар, распространяя в воздухе пьянящий аромат. Вокруг Сумрака сверкали и жужжали
насекомые, но как раз сейчас они его не интересовали.
Икарон, его отец, карабкался вверх рядом с ним, и, хотя был уже стар, двигался
гораздо быстрее сына. Сумрак поднажал, чтобы не отстать. Он родился всего с
двумя когтями на каждой передней лапе вместо трёх, поэтому двигаться по стволу
было для него трудным делом.
– А у меня когда-нибудь отрастут остальные когти? – спросил он у отца.
– Может быть.
– А если не вырастут?
– Тогда тебе нужно будет поменьше хвататься и подтягиваться, – сказал Икарон.
– Но у тебя необычно сильные грудная клетка и мускулы на плечах.
Сумрак промолчал, довольный его ответом.
– Это поможет компенсировать слабость твоих задних лап, – сухо добавил отец.
– Ой, – произнёс Сумрак, удивлённо обернувшись назад. Он не осознавал, что у
него были слабые задние лапы, но отцу это было отчётливо видно. Возможно, этим
можно было объяснить, почему лазание было такой утомительной работой.
Он родился всего лишь четыре недели назад – задом наперёд и на три секунды позже
своей сестры Сильфиды. Слепой и голый, как и все новорождённые рукокрылы, он
пополз по животу матери и немедленно начал сосать молоко. По прошествии нескольких
дней его зрение стало более чётким и сфокусированным. Его тело обросло шерстью,
и он набрал вес. Он ел насекомых, которых мать ловила и пережёвывала для него.
А этим утром отец разбудил его в гнезде и сказал, что пришло время забраться
на дерево. Они отправились в путь – только вдвоём. Хотя Сумрак волновался, ему
всё равно нравилось, как все смотрят на него, на самого младшего сына предводителя
колонии.
– А я странно выгляжу? – задал новый вопрос Сумрак. Он просто повторял то, что
слышал от других, в том числе от собственной матери, когда она думала, что он
спал.
Икарон оглянулся на него.
– Да, ты выглядишь довольно странно.
Ответ разочаровал его, хотя он прекрасно знал, что это правда. Разглядывая других
молодых зверей, он мог заключить, что отличался от них. Его грудь и плечи были
крупнее, чем обычно, делая его внешность несколько непропорциональной. Его уши
были большими и слишком сильно торчали вверх. И, что больше всего удручало его,
даже в четырёхнедельном возрасте на его передних лапах и парусах совсем не выросла
шерсть, и это заставляло его ощущать себя по-детски голыми. Он страстно желал,
чтобы хотя бы его паруса выглядели похожими на отцовские.
– Папа, а как это – быть предводителем?
Отец вытянул свою заднюю лапу и нежно взъерошил шерсть на голове Сумрака.
– Это огромная ответственность – когда ты пытаешься заботиться о каждом из нас.
Это слишком большое дело, если подумать.
– А на что это похоже?
– Вот смотри, здесь нам сильно повезло. Пища в изобилии. Нет никаких хищников.
Я надеюсь, что всё будет продолжаться так же. Но, если бы всё стало меняться,
мне пришлось бы принимать трудные решения.
Сумрак кивал, пытаясь выглядеть серьёзным, но на самом деле он понятия не имел,
о чём говорил его отец.
– А я когда-нибудь стану предводителем? – спросил он.
– В этом я сильно сомневаюсь.
– Почему? – с негодованием спросил Сумрак.
– Когда предводитель умирает, новым предводителем становится его самый старший
сын.
– Это был бы Австр, – мрачно сказал Сумрак. Он едва знал своего старшего брата.
Австр был на восемнадцать лет старше, чем Сумрак; у него были брачная партнёрша
и много детей. У многих из его детей уже были свои дети. Сумрак приходился дядей
множеству племянниц и племянников и двоюродным дядей ещё сотням сородичей, но
он был моложе, чем практически любой из них. Это всегда сильно смущало его.
– Но, – продолжил Икарон, – Если по какому-то ужасному стечению обстоятельств
самый старший сын уже мёртв, то главенство перешло бы к следующему по старшинству
сыну, и так далее.
– Бораско, Шамаль, Вардарис... – Сумрак гордился тем, что знал имена восьми
своих старших братьев, но даже при этом со многими из них он успел всего лишь
переброситься парой слов.
– И только в том случае, если не осталось никаких сыновей, – продолжил Икарон,
– оно могло бы перейти к дочерям.
– Так что, когда-нибудь Сильфида смогла бы стать предводительницей? – с тревогой
спросил он.
– Пугающая мысль, согласен с тобой, – сказал его папа. – Конечно, нужно было
бы, чтобы до этого умерли семь её старших сестёр. Так что это ещё более маловероятно,
чем ты, мой девятый сын, в роли предводителя.
– Понятно, – сказал Сумрак, чувствуя, что всё это было чудовищно несправедливо.
Он остановился, чтобы перевести дыхание. Высоко вверху он разглядел маленькие
проблески неба сквозь обширную крону секвойи. Оперённые существа обтекаемой
формы проносились в воздухе. Вид их машущих крыльев заставлял его затаивать
дыхание от восхищения.
– А мы родственники птицам? – спросил он у своего отца.
– Конечно же, нет, – ответил он. – У нас совсем нет перьев. Мы не вылупляемся
из яиц. И мы не умеем летать.
Сумрак таращился, надеясь увидеть ещё птиц. Ему нравилось то, как легко они
поднимались вверх.
– Нам ещё долго подниматься? – спросил он.
Конечно же, отец не планировал вести его на самую макушку дерева. Это было место,
где сидели птицы, и молодняку всегда говорили, чтобы они держались подальше
оттуда. Летуны яростно защищали свою территорию, особенно во время выращивания
птенцов. К счастью, секвойя выросла больше, чем на триста футов в высоту, и
была достаточно просторной для них для всех. Сумрак и все остальные рукокрылы
жили в средней части дерева. Среди многочисленных могучих ветвей они ютились
в бесконечной сети глубоких трещин в коре.
– Теперь уже не так высоко, – сказал ему Икарон.
Несмотря на усилия, затраченные на подъём, Сумрак не горел желанием добраться
до конечной цели их пути. Он знал, что его ждало там, и, хотя он и другие молодые
звери болтали об этом без конца, Сумрак не мог сдержать чувство страха.
– Этот самое высокое дерево в лесу? – спросил он. Ему хотелось поговорить.
– Я никогда не видел выше его.
– А сколько ему лет?
– Оно очень старое. Ему тысячи лет.
– А ты старый? – спросил он у отца.
Отец рассмеялся от удивления.
– Не такой уж я и старый. Но достаточно старый, чтобы успеть обзавестись множеством
сыновей и дочерей.
– Семнадцатью, включая меня и Сильфиду, – сказал Сумрак.
– Верно. Но вы двое, думаю, будете моими последними детьми.
Сумрак встревожился.
– Ты собираешься вскоре умереть?
– Нет, конечно. Но каждый из нас достигает такого возраста, когда у него больше
не может быть потомства.
Внезапно Икарон остановился.
– Вот Верхний Предел, – сказал он, перелезая со ствола на огромную широкую ветвь,
которая торчала над самой поляной. – Вот, до какой высоты мы, рукокрылы, можем
подниматься вверх. Запомни это. Выше этого места дерево принадлежит птицам.
Сумрак поглядел на ветвь, запоминая её очертания.
– Теперь сюда, – сказал Икарон и полез на всех четырёх лапах по Верхнему Пределу.
Сумрак секунду промедлил: его лапы дрожали.
– Здесь нечего бояться, – сказал отец, повернувшись к сыну и ожидая его.
Сумрак приблизился к нему. Они продолжили ползти по ветви бок о бок, а затем
один за другим по более тонкой ветке, обильно покрытой игловидными листьями
и увешанной шишками – некоторые из них были почти такого же размера, как сам
Сумрак. Они остановились у самого кончика ветви. Она слегка прогнулась под их
весом. Стрекотание цикад внезапно прекратилось, но затем продолжилось с новой
силой.
Сумрак смотрел всё вниз и вниз – сквозь ветви, в подлесок, такой недостижимо
далёкий. Он шумно помочился на кору.
– Ну как, готов? – спросил отец.
Сумрак ничего не ответил.
– Прыгай, – сказал ему отец.
– Я не хочу прыгать, – его голос звучал неестественно надтреснутым.
– Я считал, что ты это сделаешь.
До этого Сумрак никогда ещё не покидал дерево.
– Можно, я вернусь в гнездо? – спросил он.
– Нет.
Сумрак чувствовал, что у него стоит ком в горле. Больше всего на свете ему хотелось
забиться в глубокую трещину, где он спал, ощущая вокруг себя мягкую пахучую
кору дерева.
– Время пришло, – сказал отец. Хотя его голос был спокоен, Сумрак чувствовал,
что он больше ничего не будет обсуждать. – Ты готов?
– Я не могу вспомнить всего того, что ты говорил мне, – в панике сказал Сумрак.
– Не имеет значения, – ответил он.
– Расскажи мне ещё разок, пожалуйста!
Отец мягко обнюхал его, а затем спихнул с ветви.
Сумрак закричал – как от удивления, так и от ужаса, и, развернувшись, попытался
схватиться за что-нибудь, за что угодно. Но ветвь была уже вне досягаемости,
и сейчас он падал вниз головой. Ветер шумел у него в ушах. Мимо проносились
ветви; мир под ним всё разрастался. Он дрожал всем телом, его живот скрутило
в узел. Он инстинктивно раскинул передние лапы и вытянул задние, расправляя
широкие паруса.
– Верно, так! – закричал внезапно оказавшийся рядом с ним Икарон, распахнув
собственные паруса, покрытые шерстью.
Как ни странно, Сумрак почувствовал, что его охватило непреодолимое желание
махать парусами.
– Прекрати это! – закричал отец. – Ты не птица! Растяни их сильнее! Дальше!
Насколько можешь! Да, так! Держи их ровно! А теперь планируй на них!
Поток воздуха обтекал паруса Сумрака и наполнял их. Его плечи и голова поднялись,
когда он вышел из крутого пике. Его вдохи были неглубокими. Он ощущал себя так,
словно в него ударила молния. Удаляясь от секвойи, от своего дома, он планировал
через большую поляну к другим гигантским секвойям, растущим на её противоположной
стороне. Мелкие бабочки и мухи, кружась в воздухе, проносились мимо него.
Он плыл в воздухе слишком быстро, слишком сильно наклонившись вниз.
Всякий раз, когда он следил за планирующими прыжками других рукокрылов, ему
казалось, что они движутся так величественно, едва теряя высоту. Он чувствовал,
что почти не в состоянии управлять движением.
– Сбавь скорость! – услышал он крик отца.
– Как? – крикнул он в ответ.
– Твои паруса полностью расправлены?
Сумрак растянулся в ширину и длину, насколько мог, и слегка замедлил движение,
но по-прежнему чувствовал, что снижался слишком быстро. Он с тревогой следил,
как приближается к деревьям на другой стороне поляны.
– Сбавь скорость, Сумрак! – снова закричал отец.
– Я пытаюсь!
– Сейчас мы будем поворачивать, – выкрикнул Икарон. – Просто наклонись немного
влево. Пользуйся и ногами, и пальцами. Хорошо! Ещё немного! Держи свои паруса
натянутыми! Не складывай их! Пошло-пошло-пошло!
Раскачиваясь в воздухе, Сумрак сделал быстрый, резкий поворот; лес закружился
перед ним, когда он направился обратно к секвойе. Её вид заставил его чувствовать
себя получше. Под собой он мог различить знакомые ветви, где были их гнёзда
и присады для охоты. Через поляну двигались изящные силуэты рукокрылов, охотящихся
на насекомых. Он выровнялся и теперь чувствовал мелкую дрожь от осознания успеха.
– Мы собираемся садиться, – сказал Икарон, обогнав его. – Следуй за мной и делай,
как я!
Сумрак пытался лететь вслед за планирующим отцом, но по-прежнему падал слишком
быстро.
– Папа! – вскрикнул он, пролетев под отцом.
Икарон взглянул назад и повернул свои паруса для более крутого спуска.
– Держи свои паруса ровно, Сумрак!
Он уже держал свои паруса ровно, но это, похоже, никак не помогало. Он неотрывно
следил глазами за отцом, который, он знал, заходил на посадку под более крутым
углом, чем обычно.
– Когда будешь почти на самой ветке, распахни свои паруса! – прокричал ему Икарон.
– Согни их вверх и сбрось из них весь воздух – тогда остановишься. Вот так!
Сумрак неотрывно следил за тем, как его отец приблизился к удобной широкой ветви,
сильно выдающейся над поляной. Икарон легко поравнялся с ней, резко распахнул
свои паруса и сел, цепляясь когтями задних лап. После этого он сложил свои паруса
и опустился на все четыре лапы. Он развернулся, чтобы проследить за Сумраком.
– Давай медленнее! – кричал он. – Как можно медленнее!
Сумрак видел ветвь, торчащую в его сторону, и знал, что приближался к ней слишком
быстро, под крутым углом.
– Выравнивайся! Выравнивайся! – кричал Икарон.
Желание махать вновь взяло верх, и Сумрак начал молотить по воздуху своими парусами.
– Нет! – завопил ему Икарон. – Это не поможет. Прекрати это! Немедленно раскрой
свои паруса!
Сумрак распахнул паруса, и его скорость упала так резко, что он ощутил, как
его рывком отбросило назад. По плечам и предплечьям разлилась боль. Сумрак замер
в воздухе и тяжело шлёпнулся на ветку, инстинктивно взмахивая крыльями. Он свалился
прямо на своего отца.
– Прости, – выдавил из себя Сумрак, пока они отползали друг от друга.
– Всё в порядке? – спросил Икарон.
– Думаю, да, – бока Сумрака вздымались, пока он пытался отдышаться. Он сгибал
свои конечности, чтобы убедиться, что ничего не сломано, а затем строго взглянул
на своего отца.
– Ты меня столкнул!
– Я сталкиваю всех своих детей, – усмехнувшись, ответил отец. – Поверь мне,
никто не хочет делать свой первый прыжок.
Сумрак почувствовал себя гораздо лучше.
– Даже Сильфида?
– Даже Сильфида.
Вчера отец забрал Сильфиду на её первый урок планирующего прыжка, но она ничего
не говорила о том, что её пришлось столкнуть с ветки.
– И каковы мои успехи? – спросил Сумрак. Он всё ещё дрожал.
– Мне ещё никогда не попадалось никого, кто пробовал бы махать парусами.
– Прости, – робко произнёс Сумрак. – Мне показалось, что так и надо было делать.
– Твои паруса предназначены, чтобы планировать, а не махать ими. Помни об этом.
Сумрак покорно кивнул.
– У тебя всё получалось хорошо, – сказал отец. – Только немного быстро. Предполагаю,
что это из-за того, что на твоих парусах нет шерсти. Меньше воздуха задерживают.
Папа взглянул на него.
– А плечи и грудная клетка немного утяжеляют тебя спереди. Это может объяснить
твою склонность заваливаться вперёд. Ты наверняка будешь быстро планировать.
Свирепый охотник. У этих бражников не будет ни малейшего шанса! Но тебе и впрямь
придётся поработать над своей техникой посадки.
– Поработаю, обещаю.
– Готов повторить ещё раз?
Сердце Сумрака колотилось в груди.
– Да, – немедленно ответил он.
Спрятавшись за листьями и неподвижно прижимаясь к коре, Сумрак
следил за птицей. Она сидела на ветке всего в нескольких футах над ним, вертела
головой из стороны в сторону и иногда отзывалась на крики других птиц в лесу.
Сумрак был восхищён её обликом – тем, насколько хорошо каждая часть её тела
была приспособлена к жизни в воздухе.
Птица шуршала своими крыльями, и в глазах Сумрака засветилась надежда. Но потом
это существо просто сложило крылья, сделало несколько шагов и что-то склевало
на ветке. Сумрак тихо выдохнул. Ему хотелось увидеть, как птица летает.
Он потратил много времени, добираясь до Верхнего Предела, и подъём был не таким
уж и лёгким. Его задние лапы стали сильнее, чем были раньше, но отсутствующие
когти так никогда и не отросли. На самом деле он выглядел так же странно, как
и всё время до этого. Далеко внизу другие рукокрылы, занятые охотой, скользили
по воздуху через поляну. Никто не знал, что он был здесь. Это была его тайна.
Если не забираться на такую высоту, то птиц трудно разглядеть во всех подробностях.
Хотя они часто слетали сквозь кроны деревьев вниз, чтобы кормиться на земле,
они никогда не задерживались около присад рукокрылов и пролетали так быстро,
что Сумрак практически никогда не успевал разглядеть их получше. Зато здесь,
на Верхнем Пределе, на самой границе между территориями рукокрылов и птиц, изучать
их было намного проще. Сумрак появлялся здесь уже не впервые. Он вряд ли смог
бы объяснить, что именно так сильно привлекало его – и он, конечно же, никогда
никому об этом не рассказывал. Что бы сказал об на это его отец?
Но его интересовали не птицы сами по себе. Полёт – вот, что он жаждал увидеть,
особенно те первые несколько мгновений, когда птицы взмахивали крыльями и поднимались
в воздух. Каждый раз, видя это, Сумрак ощущал странную боль в середине груди.
Он хотел понять, как это получалось.
Он уже начинал думать, что именно эта птица была совершенно бесполезной. Она
просто стояла, где стояла, и ничего не делала. Почему бы ей не взлететь? Он
следил за ней уже добрых пятнадцать минут. У него бурчало в животе. Ему и впрямь
следовало отправляться на охоту. Но перед этим он хотел увидеть, как минимум,
один хороший взлёт.
К сожалению, птица решила, что это был прекрасный момент для того, чтобы распушить
пёрышки и почиститься.
Сумрак тихо втянул воздух ноздрями, а затем…
– Лети! – закричал он изо всех сил.
Птица инстинктивно подпрыгнула на своём насесте, раскрывая крылья и хлопая ими
в воздухе. Сумрак жадно вытянул шею, замечая все подробности, запоминая изгиб
крыльев, подсчитывая количество взмахов. А потом птица пропала из вида – затерялась
в густой листве дерева, прокладывая себе путь в полуденное небо.
– Потрясающе, – пробормотал Сумрак; его сердце всё ещё бешено колотилось.
Он выбрался из своего тайника и нашел на ветви более просторное место. Он развернул
свои паруса, по-прежнему почти без шерсти. У птицы всё выглядело так легко:
едва захлопали её крылья, как она быстро и изящно взлетела. Четыре взмаха. Сумрак
огляделся, чтобы убедиться, что за ним никто не следит. Он присел и подпрыгнул
вверх, растянув свои паруса и с силой хлопая ими: один взмах, два, три…
… И неуклюже свалился обратно на ветку. Он заскрипел зубами от досады – и от
позора.
«Ты не птица».
Отец говорил ему это во время самого первого урока планирующего прыжка, и ещё
несколько раз позже, пока Сумрак не усвоил для себя одного – никогда не махать
крыльями, и неважно, насколько сильным будет желание сделать это. Но в целом
это желание не оставляло его никогда. Какая-то упрямая часть его «я» продолжала
верить, что, если бы он мог просто махать крыльями, он смог бы взлететь.
Рукокрылы планировали только вниз, и никогда – вверх. Но, возможно, если бы
они узнали секреты птиц, они смогли бы взлетать вверх. Вряд ли он был
единственным рукокрылом в истории, который задумывался об этом. Но, похоже,
больше никто не интересовался крыльями или тем, как ими пользоваться. Может,
он поступал неправильно? Махать крыльями было трудным делом, но, возможно, ему
нужно было делать это быстрее, чем птицам, по крайней мере, для того, чтобы
подняться в воздух. Он закрыл глаза, пытаясь поточнее вспомнить, как птица начала
взлетать, присела, и…
– А что это ты тут делаешь?
Он резко обернулся и увидел свою сестру Сильфиду, которая ползла по Верхнему
Пределу вместе с двумя другими молодыми – с Эолом и Кливером. Двоюродной тёткой
Кливера была Нова, одна из старейшин колонии. Сумрак спросил у себя, сколько
же они успели увидеть.
– А, привет, – сказал Сумрак, небрежно сворачивая свои паруса. – Я просто собирался
поохотиться.
– Обычно ты не забираешься так высоко, – Сильфида бросила на него странный взгляд.
Она знала, насколько сильно он ненавидел необходимость лазить по деревьям.
– Даёт мне более долгий планирующий прыжок, – сказал Сумрак. – И ещё здесь никто
не толпится.
– Так он убьёт меньше рукокрылов на своём пути, – съязвил Кливер.
– Я уже столько дней никого не убивал, – сказал Сумрак, обращая в свою пользу
шутку Кливера. – Но в любом случае, количество смертей сильно преувеличено.
Если бы все парили хоть чуть-чуть побыстрее, места было бы предостаточно.
Сумрак заработал себе репутацию сорвиголовы и довольно опасного прыгуна. Последние
шесть месяцев он упорно изучал искусство замедления в прыжке, но, увы, с минимальным
успехом. Его паруса, всё его тело – они просто не желали работать вместе. Случилось
и несколько столкновений с другими рукокрылами, в том числе недавнее приземление
в воздухе прямо на голову Кливера, успевшее стать притчей во языцех.
– Я тебя везде искала, – сказала Сильфида, обнюхивая Сумрака в знак приветствия.
– Ты давно тут?
– А вы трое, вообще, что делаете на Пределе? – спросил Сумрак, стараясь сменить
тему разговора. Он заметил, что Кливер и Эол быстро переглянулись, словно им
очень не хотелось отвечать.
– У нас состязание! – взволнованно ответила Сильфида. – Отсюда до Нижней Границы.
Тебе интересно?
– Звучит заманчиво, – сказал Сумрак. – Мне нравится побеждать.
– Это не гонка, – немного резко произнёс Эол. – Это состязание в охоте. Кто
больше поймает за один планирующий прыжок.
– Понятно, – ответил Сумрак.
Все молодые знали, что он был быстрым, а также ещё и то, что во время охоты
его скорость работает против него. Из-за того, что он падал быстрее, у него
было меньше времени, чтобы выследить и поймать добычу.
– Ну, почему бы и нет? – сказал он. Радовало то, что никто из них не видел,
как он машет крыльями. Он мог представить себе, что они скажут.
«Он всегда был слегка странноват, а тут ещё такое».
«Думает, что он может порхать».
«Птичьи мозги».
– Не уверен, что это хорошая мысль, – сказал Кливер, хлопнув Сумрака парусом.
– Если он в кого-нибудь врежется, нас всех ждут одни неприятности.
– Я буду вести себя как можно лучше, – ответил Сумрак. Он ненавидел шуточки
Кливера и надеялся лишь на то, что этого не было заметно со стороны.
– Ты просто боишься, что он у тебя выиграет, – сказала Сильфида Кливеру.
Кливер фыркнул.
– Сумрак – это единственный из молодых, кто умеет ловить бражников, – напомнила
ему Сильфида.
Сумрак с нежностью взглянул на свою сестру. Она была удивительно надёжным другом,
когда они находились среди остального молодняка. Когда же они оставались только
вдвоём, она была не столь тактичной – однако он и сам был таким же.
– Ну что, готовы начать? – нетерпеливо спросила Сильфида.
Сильфида была громкой. Ей достались сильный голос и склонность кричать.
Их мать говорила, что она родилась уже кричащей, и с тех пор ни разу не замолкала
надолго. Мама и Папа всегда пытались заставить её замолчать. Иногда и Сумраку
хотелось, чтобы она замолчала, но ему очень нравился её смех.
Когда Сильфида смеялась, она смеялась всем своим телом. Ей было недостаточно
смеяться одним лишь ртом; всё её тело сотрясалось и раскачивалось, ей часто
приходилось хвататься за ветку, и всё заканчивалось тем, что она буквально распластывалась
по ней. Это просто надо было видеть.
– Я в игре, – сказал Кливер. – Давайте, начнём.
Они вчетвером выстроились на краю Верхнего Предела.
– Тебе не выиграть, – пробормотала Сумраку Сильфида.
– У Кливера? – уточнил он шёпотом.
– У меня, – ответила она. Своим обычным голосом она крикнула:
– Все готовы? Пошли!
Сумрак бросился с ветви, раскинул лапы и через несколько секунд был далеко впереди
всех. Его лишённые шерсти паруса беспрепятственно резали воздух. Именно эта
скорость позволяла ему ловить бражников – быстрейших среди насекомых. Но в целом
Сильфида была гораздо лучшей охотницей. Редко, когда его улов был больше, чем
у неё. У Сумрака было мало надежды на победу над ней. Он всего лишь хотел не
опозориться совсем.
Он заметил муху-бекасницу и испустил серию охотничьих щелчков. Возвращающееся
эхо рассказало ему всё, что нужно было знать: расстояние до насекомого, направление
и скорость полёта. Сумрак наклонил парус, резко вытянул левую заднюю лапу и
круто накренился, чтобы вписаться в траекторию движения своей добычи. Затем
он сбросил часть воздуха, рванулся за суженным чёрно-золотистым телом мухи,
и оно оказалось у него во рту – крылья и всё остальное.
Он едва успел насладиться приятным и сильным кисловатым запахом добычи, прежде
чем был вынужден свернуть, чтобы облететь деревья на дальней стороне поляны.
Солнце подсвечивало парящие в воздухе споры, частички пыли и бесчисленных насекомых,
мелькающих в воздухе.
Здесь важно было сосредоточиться, а не метаться, выбирая. Несколько раз он оказывался
слишком амбициозным и упускал добычу, промахнувшись. «Медленнее», – приказал
он себе. Он изловил ещё нескольких насекомых. Под ним, на основной охотничьей
территории, сотни рукокрылов, покрытых тёмной шерстью, планировали среди гигантских
секвой. Вскоре он окажется в самой гуще сородичей. Он заметил крупную голубую
стрекозу, обстрелял её потоком щелчков и вышел на позицию для нападения. Одно
движение пальца, чтобы согнуть парус – и вкусная стрекоза затрепетала своими
прозрачными двойными крыльями в его зубах, когда он вцепился в неё зубами и
начал заглатывать.
– Смотри, куда летишь, мелкота! – закричал кто-то сзади.
Сумрак накренился, пролетая сквозь стаю и прилагая все усилия, чтобы разминуться
с остальными.
– Тормози! – рявкнул один из его старших братьев. Это был либо Дьявол, либо
Норд. Сумрак всегда их путал.
– Ещё кого-нибудь убить хочешь?
– Простите! – отозвался Сумрак, и в следующую секунду схватил зубами длинноусую
моль.
– Эй, это была моя еда!
Сумрак проглотил надоедливую моль, смущённо оглянулся и увидел, как его сверлит
взглядом другой рукокрыл.
– Мы родственники? – спросил Сумрак.
– К сожалению, да, – ответил рукокрыл.
Сумрак не мог сказать, кто это был из его кузенов – в конце концов, их у него
было около трёх сотен.
– Простите, – снова чирикнул он, а затем взглянул вверх, чтобы увидеть, где
находятся остальные. Там была Сильфида! И похоже, что она только что добыла
себе муху-журчалку. Он не сумел разглядеть Эола или Кливера.
Когда он спустился ниже основной массы сородичей, ему улыбнулась удача. Возле
дерева вилось целое облако только что окрылившихся насекомых. Он круто развернулся,
прицелился и бросился сквозь него, схватив ртом сразу шесть мелких козявок и
выплюнув седьмую, когда начал закрывать рот. Даже их горький, жгучий вкус не
смог уменьшить его ликования – это могло лишь вывести его в лидеры.
Однако ему не хотелось расслабляться. Он понял, что у него в распоряжении было
ещё двадцать пять секунд, и он рассчитывал сполна использовать каждую из них.
Его глаза и уши, мозг и тело незримо работали сообща. Он поймал муху-львинку,
а затем болотную совку.
Под ним вырисовывалась Нижняя Граница – огромная ветвь, которая отмечала конец
территории рукокрылов. Им запрещалось спускаться дальше вниз. Сумрак заметил
бабочку-бархатницу, порхающую в поисках лесной тени. Он решил, что у него достаточно
времени, прежде чем нужно будет садиться.
Он превосходно рассчитал своё нападение. Но едва его рот раскрылся, чтобы вцепиться
в тёмную грудь бабочки, как он почувствовал дуновение горячего воздуха в живот.
Оно подбросило его вверх и развернуло вбок; из-за этого правый парус сложился.
С полсекунды он кувыркался, пытаясь выровняться. Это сильно удивило, но не испугало
его. Он знал, что просто попал в восходящий поток – в один из тех столбов нагретого
воздуха, которые иногда поднимаются с земли в полуденные часы. Но этот был удивительно
сильным.
Он быстро кружил в воздухе и разыскивал бархатницу. Она уже была над ним. Изловить
её сейчас не было никакой возможности. Рукокрылы могли планировать только вниз,
но не вверх. Его уши подёргивались от раздражения.
Перед ним была Нижняя Граница, и он направился к ней, чтобы совершить пусть
не изящную, но зато цепкую посадку. Благодаря практике его техника улучшалась
с каждым месяцем. Он припомнил, сколько добычи удалось поймать, и едва смог
поверить в это. Это был прекрасный результат. Просто превосходный. Но он был
бы ещё лучше, если бы он не попал в восходящий поток. Ему стало интересно, как
успехи у Сильфиды и у остальных.
Ожидая их, он таращился в нижний ярус леса. В пятидесяти футах под ним раскинулись
густые заросли кустов чая и лавра, папоротников и хвощей. Он попробовал воздух
на язык: это был влажный запах смеси листьев и цветов, гниющей растительности,
высохшей на солнце земли и мочи. Даже когтя его там никогда бы не было. Среди
подлеска жили, кормились и рыли норы разного рода наземные четвероногие существа.
По словам отца, они были большей частью безопасны, хотя некоторые были не очень
дружелюбными. К счастью, никто из них не умел лазить по деревьям. Если прислушаться,
можно было услышать их фырканье и сопение, и иногда он мог различить тёмные
очертания этих скрытных существ.
Приземлился Эол, а следом за ним быстро появились Сильфида и Кливер.
– И как ваши успехи? – бодро спросил Сумрак.
– Не очень, – ответил Эол. – Только восемь.
– Тринадцать, – с гордостью сказал Сильфида. Это был превосходный результат.
– Двенадцать, – промурлыкал Кливер.
Сумрак дождался своего звёздного часа.
– Пятнадцать, – сказал он.
– Что? – воскликнул Эол.
– Ты не набрал пятнадцати! – ответил Кливер.
– Мой брат не лжёт, – сказала Сильфида, и Сумрак увидел, как шерсть на её загривке
встала дыбом.
– Это был просто счастливый случай, – произнёс Сумрак, пробуя избежать ссоры.
Сильфида отличалась взрывным характером. – Там был рой каких-то только что окрылившихся
насекомых. Я спланировал прямо сквозь него и схватил шесть штук зараз! Они были
крохотными.
– Тогда и считай их за одно, – проворчал Кливер.
Сумрак ничего не ответил, но ему не хотелось ловить на себе сердитый взгляд
Кливера.
– Они считаются как шесть, – твёрдо сказала Сильфида. – Так будет справедливо.
Кливер поёжился, взглянув на Сумрака.
– Не будь ты сыном предводителя, с тобой, наверное, всё вышло бы так же, как
с Кассандрой.
– Это та новорождённая, которая умерла? – спросила Сильфида. – Кливер, о чём
ты говоришь?
– А разве ты её никогда не видела? Она выглядела ещё страннее, чем Сумрак. Мать
перестала её кормить.
– А почему? – испуганно спросил Сумрак.
– Она была уродцем, – сказал Кливер, пожав плечами. – Всё её тело было неправильным.
Они отнесли её на гибельную ветку и оставили там.
Сумрак почувствовал, как холод пробирает его сквозь шерсть и кожу. Гибельная
ветка была местом, где он ни разу не был. Она отрастала внизу на тенистой стороне
дерева и была наполовину скрыта свисающим мхом. Это было место, куда уходили
больные или очень старые звери, когда знали, что собираются умирать.
– Говорят, что там ещё можно увидеть её кости, – сказал Кливер, глядя прямо
на Сумрака. – Хочешь, сходим и посмотрим?
– Ты говоришь, что с Сумраком что-то не так? – закричала Сильфида на Кливера.
– Нет, – проворчал Кливер, отступая на шаг от Сильфиды. – Но я слышал, что его
могли бы выгнать из колонии из-за его парусов, и…
– Ты просто обречён проигрывать, Кливер, – с отвращением произнесла Сильфида.
– Смирись с поражением.
Кливер фыркнул.
– Мои вам поздравления с победой, которая стала чистейшей удачей, бесшёрстный.
Давай, Эол, пошли отсюда.
Сумрак посмотрел, как эти двое юнцов начали долгий подъём обратно к своим охотничьим
присадам.
– Почему ты с ним дружишь? – спросил Сумрак сестру.
– Обычно он ведёт себя не настолько отвратительно.
– Возможно, он такой просто рядом с тобой. Эй, ты же не думаешь, что Мама и
Папа подумывали насчёт того, чтобы меня бросить, правда?
– Нет, конечно!
– Просто Кливер ненавидит меня, потому что он никогда не будет предводителем.
– Сумрак, тебе же самому никогда не стать предводителем.
– А я могу!
– Ну, я тоже могу. Только для начала мне пришлось бы поубивать вас всех.
Сидя вдвоём бок о бок на ветке, они принялись рассеянно чистить друг другу шерсть.
– А ты и впрямь очень грязный, – с интересом отметила Сильфида. – Ты что, никогда
не расчёсываешь свою шерсть?
– Конечно, расчёсываю, – с негодованием ответил Сумрак. – Почему ты спрашиваешь?
Что там такое?
– Всего лишь целая колония клещей, – пробормотала она, с удовольствием поедая
их с его спины.
– У меня там всегда всё зудело, – признался Сумрак.
– Я всегда знала, что могу разыскать на тебе неплохой обед.
Сумрак хрюкнул, надеясь найти что-нибудь компрометирующее в шерсти своей сестры.
Но, если не считать нескольких спор и единственной тли, Сильфида была, как обычно,
очень хорошо ухоженной.
– А ты и вправду поймал пятнадцать штук? – вкрадчиво спросила она.
– Сильфида!
– Я только переспросила для верности.
– Ты просто не можешь поверить, что я обставил тебя!
– Хорошо, но этого, вероятно, больше не случится, – сказала она с нотками самоуверенности
в голосе. – Хочешь наперегонки обратно к присаде?
– Не особенно, – ответил он.
– Боишься, что проиграешь?
Он знал, что проиграл бы. В воздухе он был быстрым, но на коре отсутствующие
когти и слабые задние лапы обрекали его на нахождение в числе самых медленных.
Он ненавидел подниматься обратно. Это всегда сильно обескураживало его. Сумрак
глубоко вдохнул приятно пахнущий воздух, и его глаза обратились к залитой солнцем
поляне. Насекомые без всяких усилий парили в восходящих потоках воздуха.
– Я даже дам тебе фору, – сказала Сильфида. – Как смотришь на это?
– Не нужна она мне, – ответил он.
Она со странным выражением посмотрела на него, а потом рассмеялась.
– Ты и впрямь думаешь, что сможешь меня победить?
– Думаю, да, – смело ответил он.
– Ну, хорошо. До встречи наверху!
Сильфида бросилась вверх по стволу; Сумрак какое-то время смотрел, как она движется,
завидуя её проворству и скорости. А затем, после секундного колебания, бросился
с ветки, раскрывая паруса.
– Что ты делаешь? – услышал он, как его окликнула Сильфида .
Рукокрылы могут планировать только вниз, но не вверх, думал Сумрак. Но, возможно,
он смог бы изменить это. Оглядываясь, он пытался найти восходящий поток, который
встретился ему ранее. Где же он?
– Теперь ты и вправду собрался мне проиграть! – крикнула Сильфида.
Он понятия не имел, будет ли работать его план. Он уже опустился ниже Нижней
Границы, и с каждой секундой снижался всё больше и больше. Сумрак с тревогой
смотрел вниз. Он никогда не был так близко к подлеску. Он увидел, как что-то
тёмное мелькнуло среди растительности и пропало. Слишком опасно. Сумрак решил
отказаться от своего плана. Какая досада. Теперь ему придётся ещё дольше лезть
наверх, обратно на присаду.
Но когда он планировал обратно к секвойе, тепло коснулось его груди и он внезапно
ощутил себя невесомым. Он взмыл вверх на полфута, прежде чем стал крениться
набок. Он быстро развернулся и спланировал обратно в восходящий поток, на сей
раз держа свои паруса под углом так, чтобы удерживаться в толще воздуха.
Он раскачивался в воздухе, но сумел удержаться, и с неожиданным напором горячий
воздух поднял его вверх. Сумрак чувствовал, как он толкает его в паруса, обдувая
его подбородок и морду. Он не смог сдержать своего возгласа восхищения, потому
что двигался вверх.
Рукокрылы могут двигаться вверх!
Может быть, это не был настоящий полёт, но это было столь же замечательно.
Взмывая всё выше, он заметил Сильфиду, старательно и поспешно ползущую вверх
по стволу секвойи.
– До встречи наверху! – завопил он.
Она обернулась и во все глаза глядела, как он проплывает мимо неё; на её морде
отразилось замешательство.
– Не медли же, – сказал ей Сумрак, надеясь, что на всю жизнь запомнит выражение
на её морде.
– Да что ты такое делаешь? – взревела она.
– Всего лишь еду на горячем воздухе.
– Но... Ты... Ты обманываешь!
– И как же я тебя обманываю? – спокойно спросил он, всё это время поднимаясь
выше и выше.
– Ты не лезешь!
– А разве кто-то что-нибудь говорил о лазании? Ты просто сказала, что это была
гонка.
– Это несправедливо! – завыла она от негодования.
Секунду она свирепо глядела на него: плечи ссутулились, бока поднимались и опускались.
– Покажи мне, как это делается! – потребовала она.
– Может быть, как-нибудь в другой раз, – ответил Сумрак.
– Я хочу знать, как это делать! – И она прыгнула с дерева и спланировала к поляне,
но оказалась уже значительно ниже него.
– Сумрак, покажи мне!
Какое-то мгновение он ничего не делал, и лишь разглядывал её свирепую морду,
глядящую на него снизу вверх. Мимо, охотясь, планировали несколько рукокрылов,
которые в замешательстве таращились на них.
– Пожалуйста! – попросила Сильфида.
Сумрак вздохнул. Он начал ощущать неловкость в этой ситуации.
– Найди столб нагретого воздуха, – сказал он ей. – Он должен быть прямо подо
мной.
Он наблюдал, как она искала восходящий поток, а затем бросилась прямо в него.
– Окружи себя своими парусами! – сказал он ей. – Ты должна всегда быть поверх
него.
Ей потребовалось сделать три попытки, прежде чем у неё всё получилось. Кренясь
то в одну, то в другую сторону, она напряглась всем телом и взмыла вверх вслед
за ним. Он с волнением подумал, что она могла бы помешать его подъёму, но места
было достаточно для них обоих.
Поляну огласил восхищённый смех Сильфиды. Всё её тело буквально сотрясалось,
охваченное радостью, и Сумрак даже забеспокоился, как бы она не вылетела от
смеха из воздушного потока. Но она каким-то чудом ухитрялась держаться внутри
него.
– Ого! Это здорово, Сумрак! Так здорово!
– Привет, Кливер! Привет, Эол! – позвал Сумрак.
Двое юнцов, карабкающихся по коре секвойи, остановились и уставились на него:
Эол – с озадаченностью, а Кливер – с явной завистью.
– Что это вы делаете? – спросил Кливер.
– Просто возвращаемся на присаду, – сказала Сильфида, довольная собой.
– Будьте внимательнее! – закричал Сумрак. – Мы летим вверх!
Сейчас они взлетали вверх через основные охотничьи угодья, и рукокрылам вокруг
них пришлось посторониться, чтобы избежать столкновения.
– Проблемы бродячие! – выкрикнул кто-то. Сумрак был почти уверен, что это была
Левантера, одна из его сестёр. Она была старше его лишь на два года, и когда
он родился, всё ещё жила в гнезде его родителей. Он очень любил её, но два месяца
назад она нашла себе брачного партнёра, и теперь у неё было собственное гнездо
в другой части дерева. Она была слишком взрослой и важной, чтобы продолжать
разговаривать с ним и с Сильфидой – кроме тех случаев, когда она ругала их за
тот или иной проступок.
Сумрак видел, как на него с удивлением смотрят несколько других рукокрылов,
но многие глядели на них с подозрением, и даже с неодобрением, прежде чем фыркнуть
и отвернуться. Сумрак не мог поверить, что никто больше не захотел сам попробовать
поймать восходящий поток воздуха. Неужели в них совсем не осталось любопытства?
Неужели они не видят, насколько легче и быстрее было бы возвращаться на свои
присады таким способом?
Сумрак взглянул вниз, на распростёртые паруса Сильфиды – густая чёрная шерсть
с серебристым блеском, по три когтя на каждой передней лапе – и подивился тому,
насколько непохожими друг на друга были она и он, рождённые одной и той же матерью
с разницей в несколько секунд. Ему не нравилось то, как его собственные кости
передней лапы и пальцев выступают под поверхностью туго натянутых, лишённых
шерсти парусов.
От могучих сучьев секвойи отрастали более тонкие ветви, которые слегка поникали,
нависая над поляной. Их-то главным образом и использовали рукокрылы в качестве
присад для охоты, потому что они представляли собой превосходные наблюдательные
позиции, с которых было удобно высматривать добычу и прыгать за ней. Хорошие
присады ревностно охранялись, а когда рукокрыл становился достаточно взрослым
для того, чтобы завести себе пару, он должен был заявить права на собственную
присаду и пользоваться ею всю оставшуюся жизнь. Сумраку и Сильфиде пока ещё
позволялось пользоваться родительской присадой. Сумрак видел, как она постепенно
появляется в поле его зрения.
Его беспечное настроение постепенно улетучилось. Он начал высматривать своего
отца. Вначале он страстно желал, чтобы Папа увидел, как он исполняет планирующие
прыжки, и узнал, насколько умён его сын. Но теперь, находясь под прицелом множества
неодобрительных взглядов, он спрашивал себя, как бы отреагировал на это его
отец. Никто никогда не говорил ему не взлетать на восходящих потоках
воздуха. Ему вообще никто ничего об этом не говорил. Он нигде не мог разглядеть
ни отца, ни матери. Возможно, это было даже к лучшему.
Сумрак глянул на Сильфиду. Она по-прежнему была под ним и прекрасно справлялась
со своим занятием. В глубине его сердца зрело нечто вроде надежды на то, что
она выскользнет из теплового потока, и он в гордом одиночестве торжественно
воспарит над присадами.
– Знаешь, братишка, – отозвалась Сильфида. – Если смотреть отсюда, ты выглядишь
особенно странно.
– Знаешь, большая сестрица, – ответил Сумрак, опустив свой взгляд на неё. –
Отсюда ты будешь выглядеть особенно несчастной, если мне вдруг захочется пописать.
– А вот только попробуй! – отозвалась Сильфида.
– И, между прочим, я победил, – сказал он ей. – Я первый у присад.
– Ты не добрался до присад, – ответила она. – На самом деле мы пролетаем как
раз мимо присад. А победитель должен оказаться на присаде.
И, поскольку я гораздо ниже тебя, похоже, что в лидерах – я.
– Но я быстрее, – запротестовал Сумрак.
– Скорость ещё ничего не значит.
Он знал, что она была права. Возможно, она и выиграла у него на пути к присаде.
– Ну, тогда давай, вперёд, – сказал он ей. – Восходящий поток всё ещё довольно
сильный. В полёте ты меня не победила.
Он услышал ехидный смех Сильфиды и немедленно пожалел о своих словах.
– В конце концов, – сказала она, – ты всегда хотел быть птицей.
Это была их семейная шутка, благодаря Сильфиде ставшая всеобщим достоянием.
Папа любил рассказывать историю о том, как Сумрак пробовал махать крыльями во
время своего первого урока. А когда Сильфида хотела особенно сильно досадить
ему, она начинала дрожать своими парусами, говоря при этом: «О, я думаю, у меня
получится! Я взлетаю! Ещё чуть-чуть!» Сумрак быстро усвоил этот урок, и никогда
никому ничего не говорил о своих тайных посещениях Верхнего Предела. Он сильно
стыдился своих ненормальных позывов, но оказывался не в силах противиться им.
– Эй, ты думаешь, эта штука поднимет нас над вершинами деревьев? – спросила
Сильфида.
– Не знаю, – ответил ей Сумрак. – Но в любом случае, мы почти у самого Верхнего
Предела.
– Ну, и?
– Папа говорил…
– Но ты же не всегда должен делать то, что говорит Папа, – нетерпеливо сказала
Сильфида. – Не веди себя, как глупый молодняк.
– Ну, вообще, мы как раз и есть молодняк, пока не подрастём.
– Разве ты не хочешь взглянуть поверх макушек деревьев?
– Это же территория птиц, – сказал он.
– Но ведь ты же – практически птица, верно? – хихикнув, ответила она.
– Птицам это не понравится, – заметил он.
– А ведь они постоянно летают через нашу территорию, – напомнила ему Сильфида,
– чтобы добраться до земли. И мы не возражаем.
– Верно, – согласился Сумрак, не желая выглядеть послушным. – Мы же не собираемся
садиться на их насесты.
– Мы просто пролетим через их территорию, – сказала Сильфида.
– Просто к пологу леса, чтобы получше разглядеть небо, – добавил Сумрак.
Уверенность Сильфиды заставила его чувствовать себя смелее. Но он слышал в своей
голове голос отца, требующий, чтобы он не заходил за Предел. По своей природе
Сумрак никогда не был смутьяном. Зато Сильфида – была. Он пытался делать всё
так, чтобы это понравилось отцу. Но его охватывало неподдельное любопытство
– ему хотелось увидеть, как действительно выглядит небо… и ещё птицы, которые
его населяли. Они уже поравнялись с Верхним Пределом, и Сумрак нервно сглотнул
слюну, когда они взмыли над ним. Здесь ветви секвойи были короче, потому что
дерево сужалось к вершине. Стало намного просторнее. Птицы стрелой проносились
в небе, а солнце едва начало свой медленный спуск к западу. Вскоре они взлетят
вверх почти до высоты самой секвойи.
Сумрак жадно следил глазами за быстрым полётом птиц, очарованный тем, как легко
поднимали их вверх взмахи крыльев. Большая стая внезапно развернулась в унисон
и скрылась из поля зрения. Следом за ними в небе возникла странная тень, вынырнувшая
из сияния солнца. Её очертания были размыты.
– Что это там такое? – спросил Сумрак Сильфиду, направляя её взор ввысь.
На его взгляд это было похоже на вырванное с корнями дерево, плывущее по воздуху
в его сторону, взмахивая ветвями. Вылетев из сияния солнца, предмет стал виден
яснее, и Сумрака охватила тревога, когда он понял, что эта штука движется в
их сторону.
Он никогда не видел в воздухе ничего столь огромного.
Длинная голова, увенчанная гребнем.
Остроконечные крылья размахом в сорок футов.
– Это какая-то птица! – сказала Сильфида сдавленным от страха голосом.
Сумрак видел, как его огромные крылья резко выгибаются и машут вполсилы.
– Но у него же вообще нет перьев, – пробормотал он.
Восходящий поток воздуха, который устроил им такое восхитительное путешествие,
теперь неосторожно относил их всё ближе и ближе к этой твари. Сумрак согнул
свои паруса и вылетел из него, крича, чтобы Сильфида сделала то же самое. Освободившись,
они начали поспешный спуск. Сумрак продолжал оглядываться назад.
Существо развернулось в воздухе, явно направляясь к их поляне. Неудивительно,
что птицы устроили паническое отступление! Заметила ли эта тварь его и Сильфиду?
Сумрак сложил паруса под ещё более острым углом, ускоряя своё падение. Сильфида
была впереди; они миновали территорию птиц, пролетели Верхний Предел.
Он слышал, как тварь приближается, внезапно испустив ужасный вопль. Ветер ударил
его в хвост и в спину. Обернувшись, он увидел длинную голову, переходящую в
костяной гребень. Он увидел длинный клюв – или же челюсти: он не был точно уверен
в том, что это такое. Одно крыло было наполовину прижато к телу, а другое опускалось
и поднималось, и его конец хлестал по ветвям во время неистового полёта этого
существа в сторону их поляны. Он был просто обязан предупредить колонию.
– Берегитесь! – орал Сумрак, потому что сотни рукокрылов ещё продолжали охотиться
среди деревьев. – Прочь с дороги!
Очевидно, они его услышали, потому что он увидел, как рукокрылы бросились врассыпную
в безопасные места среди ветвей секвойи.
Но Сумрак не знал, куда ему лететь, чтобы ускользнуть от этого чудища. Существо
было огромно, а размах его крыльев был почти таким же, как ширина всей их поляны.
– Садись! – закричал он Сильфиде, которая летела далеко внизу.
– Куда?
– Куда угодно!
Сильфида отклонилась влево и совершила жёсткую посадку на секвойю, оказавшись
в безопасности на стволе дерева.
Сумрак мчался вперёд, опасаясь делать вираж, потому что сейчас существо было
почти сразу за ним. Он промчался через опустевшие охотничьи угодья и уже мог
разглядеть стремительно приближающийся к нему подлесок. Вот уж теперь-то существу
пришлось бы взлетать! Он оглянулся; в тот же миг тварь обрушилась на него, и
бурные, сильные воздушные вихри увлекли Сумрака следом за нею, развернув его
головой кверху. Лес закружился в его глазах. Он слышал, как крылья существа
стукаются о ветви, как трещит древесина.
Сумрак расправил свои паруса; ему удалось выправиться, но он не мог вырваться
на свободу из воздушного следа этого существа. Впереди показались стволы деревьев.
Он ожидал, что существо выправится в полёте и развернётся, но вместо этого оно
устремилось прямо в чащу секвой. Запутавшись в своих парусах, Сумрак отчаянно
тормозил. Он столкнулся с какой-то частью кожистого хвоста существа, отлетел,
ошеломлённый, и полетел вниз, кувыркаясь, сквозь ветви. Он врезался в кору и
вонзил в неё все свои когти; его так трясло, что он едва мог держаться.
Стояла тишина. Птицы не пели, насекомые не стрекотали. Лес затаил дыхание.
Сумрак оглядел секвойю и увидел, что существо запуталось в ветвях прямо над
ним. Его огромное тело было изломано, а большие крылья – разорваны и смяты.
Длинная голова болталась, свисая с ветки, а острый клюв был менее чем в десяти
футах от головы Сумрака. Он оглядел устрашающие костяные ветви челюстей до самых
ноздрей – щелей, которые были такими большими, что он смог бы заползти внутрь
них. Огромные чёрные глаза существа были тусклыми.
Сумрак боялся пошевелиться. Это существо – оно мертво, или просто без сознания?
Хрустнула ветка, и Сумрак вздрогнул. Но само существо не шелохнулось. Сумрака
поразили его чудовищные размеры. У него совсем не было перьев, так что оно не
могло быть птицей; однако его челюсти очень сильно напоминали длинный клюв.
Он не представлял себе, что это была за тварь.
Сумрак взглянул вниз и с содроганием понял, что был всего лишь в нескольких
футах от подлеска. Его сердце колотилось. Если бы он не захотел ползти по земле,
ему пришлось бы подняться вверх по этому дереву, чтобы спланировать на соседнее.
Звуки начали возвращаться в лес. Он с надеждой вглядывался в другую сторону
поляны, разыскивая своего отца или кого-нибудь из других рукокрылов. Но никого
не увидел.
Он снова поглядел на существо. Его тело было такой же ширины, как ствол дерева.
Ветка зловеще скрипела под нагрузкой. Сумрак не мог дальше оставаться здесь.
Он понимал, что эта тварь могла сорваться оттуда и прихлопнуть его. Ему нужно
было обойти её. Взглядом он наметил себе путь. Он был вполне возможным, но проходил
в опасной близости к голове существа. Конечно же, оно погибло после столкновения
вроде этого. У него был сломан гребень. Видимо, оно врезалось в ствол прямо
головой. Такое убьёт кого угодно.
Сумрак осторожно полз, прижимаясь к стволу всем телом. Уколы его когтей в кору
дерева звучали просто оглушительно. Часть крыла этого существа свисала с ветки,
и Сумрак, незаметно крадучись мимо, посмотрел на толстую кожистую шкуру. Он
колебался. У твари совсем не было перьев, но она всё же летала. Он и представить
себе не мог, что это было возможно. Кожа существа была натянута на длинный костяной
штырь. Других пальцев не было совсем. Хотя кожа была гораздо толще, чем его
собственная, он не мог отделаться от мысли о том, что крылья существа выглядели
немного похожими на его собственные паруса, лишённые шерсти. Это была беспокойная,
и даже неприятная мысль, и он быстро прогнал её из головы.
Он начал подъём по стволу секвойи. Тело существа свисало над ним, тёмное и мрачное,
словно грозовая туча. Его влажная теплота окутала Сумрака, и его ноздри сузились
от запаха. Ему захотелось почиститься.
Прежде всего, почему оно упало? Что заставило его так хаотично лететь?
От переднего края его правого крыла отрастала группа из трёх когтей – каждый
из них вдвое длиннее Сумрака. Он затаил дыхание и поспешно прополз под ними.
Рядом с этим великаном он чувствовал себя жалким прутиком. Ему больше не хотелось
смотреть на эту тварь: он всего лишь хотел проползти мимо, спрыгнуть с секвойи
и вернуться обратно в своё гнездо.
Но его глаза всё равно продолжали разглядывать крыло, его форму, тонкий покров
– теперь он мог его разглядеть – из волос, или же это были своего рода перья,
в конце концов? По всей перепонке крыла были разбросаны странные яркие участки
расцветы гниющей кожи. Возможно, существо было больно; возможно, именно из-за
этого оно так плохо летало.
Сумрак поспешно лез вверх и уже поравнялся с болтающейся головой существа. Ветви
скрипели. Он ощущал порывы ветра.
Сумрак медленно оглянулся через плечо. Кончик левого крыла существа дёргался,
заставляя перепонку шуршать.
Больше он не ждал. Он двигался как можно быстрее, и его не беспокоило, насколько
сильно он теперь шумит. Существо вздрогнуло. Голова пошевелилась. Если бы Сумрак
смог всего лишь миновать челюсти, проползти мимо головы до ближайшей ветки,
он смог бы совершить прыжок через поляну.
Сейчас он был рядом с левым глазом существа. Он был размером с него самого,
этот глаз – чёрный и непроницаемый. Вначале Сумрак увидел в нём собственное
отражение – так же, как он иногда видел себя в лужицах стоячей воды на коре
секвойи. Он замер на месте и уставился туда. Затем глаз стал устрашающе прозрачным;
свет двигался внутри него, и Сумрак увидел, что его отражение померкло. Голова
существа наклонилась к нему.
Сумрак мог только смотреть на неё. Челюсти существа раскрылись, и его обдал
порыв зловонного воздуха. Но с этим выдохом было смешано что-то ещё – нечто,
звучавшее для Сумрака, словно язык, хотя такой, которого он ни разу не слышал.
Ещё один более кислый порыв дыхания вырвался из горла существа, а когда в его
глазах погасла последняя искра жизни, голова безвольно свесилась с ветви.
В небольшом углублении лежали два яйца – длинные и узкие, привалившиеся
друг к другу среди толстого слоя массы из плодов, земли и листьев.
Гниющая растительность испускала сильную вонь и на удивление много тепла; Хищнозуб
знал, что это требовалось для того, чтобы яйца находились в тепле. Он видел
множество гнёзд ящеров вроде этого.
– Как ты узнал, что оно спрятано здесь? – спросила поражённая Пантера. Его глаза
торжествующе сверкнули.
– Я учуял его запах. А теперь давай спрячемся.
Они быстро зашли в высокую траву и прижались всем телом к земле. Гнездо никто
не охранял, и хотя это было обычным делом, это всё равно заставляло Хищнозуба
нервничать. Кто-нибудь мог вернуться сюда, или же просто наблюдать.
Он мог припомнить времена, когда находил целую колонию гнёзд – двенадцать, или
даже больше, которую охранял, как минимум, один ящер, пока другие уходили на
охоту. Матери должны бродить рядом с яйцами, оберегая их. Иногда они ложились,
привалившись к ним боком, помогая им сохранять тепло. Они были слишком большими
и тяжёлыми, чтобы садиться прямо на них, как это делали птицы. Но в последние
два года он видел лишь одиночные гнёзда, и их становилось всё меньше.
Так где же мать? Или отец, если уж на то пошло? Возможно, они оба могли уйти
на охоту, понадеявшись, что их гнездо было хорошо замаскировано. И это было
так: оно находилось среди высокой травы на краю утёса. Хищнозуб вообще мог бы
пройти мимо и не заметить его, если бы от него не исходил характерный запах
гнезда – за эти годы он стал очень хорошо знаком ему.
Высокие уши Хищнозуба, с такими острыми кончиками, что они были похожи на рога,
повернулись: одно на восток, другое на запад. Он слышал, как шумит ветер, дующий
в сторону утёса, как морские волны разбиваются об берег; он слышал шаги какого-то
мелкого грызуна неподалёку – но он не ощущал ничего из того, что могло бы быть
звуком, говорящим о возвращении ящеров. Его брюхо, прижатое к земле, не ощущало
никаких толчков от приближающихся шагов. Яйца с кожистой оболочкой не указывали
прямо, какие существа находились внутри них, хотя высокое расположение гнезда
заставило Хищнозуба предположить, что это были летуны. Он обратил взор своих
глаз с золотистым блеском в небо. Никого, кроме птиц.
Ему удалось сдерживать себя лишь считанные мгновения; его нетерпеливое сердце
билось в грудной клетке. Слюна наполнила рот. Он держал неподвижно свой длинный
пушистый хвост. Бриз шевелил его вибриссы. Он ещё сильнее прижался к земле,
его поясница напряглась – он был готов действовать. Глаза, кажущиеся такими
огромными на его небольшой морде, смотрели на яйца, словно он мог проникать
взглядом сквозь их скорлупу и видеть добычу внутри них.
– Пошли, – сказал он.
Хищнозуб бросился вперёд, делая быстрые, осторожные скачки; стебли трав касались
его живота. Он прыгнул в гнездо между яйцами. Они были размером с него самого.
Они с Пантерой выбрали себе по одному и принялись за работу. Его челюсти не
смогли бы раскрыться достаточно широко, чтобы прокусить скорлупу. Упираясь в
яйцо головой, он откатил его к краю гнезда, где оно упёрлось в приподнятый земляной
бортик и уже не могло откатиться от него. Он упёрся плечом в скорлупу и вытянул
свои четыре когтя. Они были прочными и сильными, крючкообразно загнутыми на
концах.
Он придерживал яйцо когтями левой лапы; правой лапой он сделал в скорлупе четыре
параллельных разреза. Из царапин засочилась жидкость, а вместе с ней в воздухе
разлился аппетитный запах. Он вытащил свои когти из скорлупы, вонзил их все
в один разрез и потянул. Кожистая скорлупа разорвалась, затем ещё и ещё раз,
пока Хищнозуб не прорвал большое отверстие в оболочке яйца. Он прильнул к ней
глазом. Внутри яйца через разорванную плёнку он разглядел бледное мерцание слегка
вздрагивающего птенца.
Хищнозуб оглянулся, чтобы просмотреть, как успехи у Пантеры. Она была умелой
охотницей и тоже уже прорезала отверстие в своём яйце. Его уши поднялись торчком
и повернулись; он ещё раз оглядел окрестности и взглянул в небо, но не увидел
ни единого признака присутствия ящеров. Затем он вновь занялся своей добычей.
Птенец внутри был уже достаточно развит, и был готов вскоре
вылупиться. Хищнозуб пришёл в восторг. Если бы яйца были отложены недавно, в
них почти ничего не было бы, кроме желтка, но это яйцо было полно нежной живой
плоти. Он сунул морду в отверстие; широко раскрыв челюсти, он ещё сильнее разорвал
скорлупу. Зубы щёлкали: он пожирал птенца, даже не потрудившись вытащить его
из яйца.
В последние два дня он мало что съел, кроме личинок, орехов и плодов, и сейчас
пировал так неистово, что даже не вспомнил о том, чтобы посмотреть, какого рода
ящера он пожирал. Патриофелису хотелось бы это узнать, когда Хищнозуб вернётся
обратно к Рыщущим. Их вождь был страстным собирателем такого рода информации.
Он вынул голову из яйца и окинул глазом то, что осталось. Удлинённые кости кисти
птенца сказали ему всё, что нужно было знать. Его предположение было верным.
Это был летун. Кетцаль, судя по виду останков.
Костлявые крылья и хрящи с его гребня и клюва были единственными частями, которыми
он побрезговал. Наевшись до отвала, Хищнозуб лёг, облизывая остатки жидкости
с морды и лап. Пантера смотрела на него. Как и многие другие охотники, она разодрала
скорлупу и напилась желтка, но просто бросила птенца умирать.
– Мяса хочешь? – спросил он у неё.
Она покачала головой и отступила назад, приглашая Хищнозуба кормиться. Пока
он ел, он чувствовал, что она с любопытством смотрит на него: её лишённый полосок
серый хвост подёргивался туда-сюда от волнения. Мясо не было обычной составной
частью рациона фелид. Но много лет назад Хищнозуб обнаружил, что зубы в глубине
его пасти позволяют срезать мясо с костей – больше никто из фелид не умел этого
делать, но он научился этому. Иногда он спрашивал себя, была ли его склонность
к пожиранию мяса врождённой, или привилась ему во время охоты за яйцами. Он
вновь взглянул на Пантеру.
– Не будешь есть? – спросил он.
– Нет.
Она наблюдала за ним с определённой долей осторожности, словно он мог обратить
свои режущие зубы против неё.
Хищнозуб оглядел небеса, высматривая ящера-мать. Возможно, она уже была мертва.
С каждым годом он находил всё меньше и меньше гнёзд; многие из их были брошены,
потому что родители пали жертвами болезни, которая поразила их кожу.
Вероятно, эти два яйца были всем, что осталось. Но даже в этом случае будет
лучше, если он и Пантера побыстрее найдут укрытие. Кетцали могут обрушиваться
с небес со скоростью молнии.
Перед тем, как уйти, он поднял заднюю лапу и торжествующе обрызгал гнездо мочой.
Теперь это была его территория.
– Возможно, эти были самые последние, – сказала Пантера, когда они скакали по
высокой траве.
Хищнозуб глубокомысленно облизывал свои зубы. За эти годы у него развился вкус
к яйцам, особенно к тем, внутри которых была нежная плоть. Без них жизнь ему
будет не в радость. Но мысль о том, что он мог быть причастен к уничтожению
последнего гнезда, была очень приятной. Среди всех групп охотников, бродивших
по землю, именно он учуял его. Это была такая честь, которая однажды сделает
его вождём Рыщущих.
Последние яйца ящеров.
Цель Договора достигнута.
Сумрак услышал, как отец зовёт его по имени, и, взглянув в
сторону поляны, увидел, как он планирует вниз в окружении дюжины других рукокрылов,
в том числе троих старейшин и Сильфиды.
– Я здесь! – крикнул он. – Внизу!
Он полез дальше по ветке, чтобы они смогли его разглядеть.
– Отойди от него подальше, Сумрак! – закричал Икарон.
– Всё в порядке. Он мёртв.
Просто для того, чтобы удостовериться в этом, он оглянулся на неподвижное тело
существа. Мухи уже начинали рассаживаться вокруг его глаз и ноздрей. Оно явственно
выглядело мёртвым. Его отец и остальные осторожно сели на ветви.
– У тебя всё хорошо? – спросил его отец, бросаясь к нему и с волнением обнюхивая
его.
– Просто немного ранен, – сказал он, только сейчас подумав о своём больном тело.
Все они молча разглядывали существо. Затем его отец взглянул на Барата, одного
из старейшин, и кивнул.
– Что это? – шёпотом спросил Сумрак.
– Крылатый ящер, – ответил его отец.
– Ящер! – воскликнул Сумрак. Стоило ему лишь произнести это слово, и его шерсть
встала дыбом. – Но... они же все мертвы!
Отец ничего не ответил.
Все слышали истории о ящерах – о фантастических существах, которые когда-то
бродили по земле и правили ею. Много раз Сумрак представлял себе этих больших
чешуйчатых чудищ – высоких, как секвойя, с громадными челюстями и зубами, словно
горные хребты. Они были прожорливыми охотниками, пожирающими всех без исключения
остальных существ – и больших, и маленьких, в том числе и рукокрылов. Но они
исчезли из этого мира ещё до того, как успел родиться Сумрак. По крайней мере,
так им всегда говорили.
– Расскажи мне, что здесь случилось, – попросил Икарон Сумрака.
Сумрак был очень доволен тем, что спросили именно его, а не Сильфиду. Он боялся
рассказывать отцу, как они с Сильфидой катались на восходящем потоке воздуха,
поэтому упомянул лишь то, как они заметили существо в небе и были затянуты в
его воздушный след, и ещё как он пробовал лезть по дереву мимо него уже после
того, как оно разбилось.
– Я думаю, он говорил со мной, – добавил он.
– И о чём же ему с тобой разговаривать? – спросила Сильфида.
– Звуки были похожи на разговор, – его задние лапы дрожали, и он с силой сжал
их, желая, чтобы это прекратилось. – Но я ничего не понял.
– Всё в порядке, – сказал его отец. – С чего бы тебе было понимать язык ящеров?
Как ты думаешь, сумеешь сам вернуться в гнездо?
– Да, но…
– Тогда ступай, – мягко, но непреклонно сказал отец. – И ты, Сильфида, тоже.
Сумрак с завистью смотрел на других рукокрылов, особенно на своего старшего
брата Австра. Вероятнее всего, он будет следующим предводителем колонии. Он
даже был немного похож на папу. Он с самодовольным видом кивнул Сумраку, словно
желая его немного поторопить. Было так несправедливо, что Австру разрешили остаться,
когда именно Сумрак видел ящера вблизи.
– А почему нам нельзя остаться? – спросила Сильфида, повторяя его мысли.
– Мы должны изучить существо.
– Ну, мы можем помочь, – сказал Сумрак. – Ведь я был так близко к нему…
– Ступайте же, – сказал Папа. – И не рассказывайте о нём никому, кроме мамы.
Слышите? Я созову собрание четырёх семей, когда мы будем готовы.
Сумрак кивнул. В данный момент Икарон был не просто его отцом: он был предводителем
колонии, и Сумрак не смел ставить его слова под сомнение. Он полез вверх. Сейчас
он не осмелился бы попробовать поймать восходящий поток. Каким-то образом в
его перепутавшихся мыслях эти потоки и ящеры оказались связаны воедино, и он
чувствовал, что одно может породить другое. Но в любом случае, солнце уже прошло
над поляной, и он не был уверен в том, что у тёплого воздуха хватит силы поднять
его обратно на присаду.
Это будет очень долгий подъём.
Сильфида бешено помчалась вверх по дереву, так что она могла
стать первой, кто расскажет новости их матери. Когда Сумрак, наконец, добрался
до самого гнезда, Мистраль ужасно засуетилась. Похоже, больше всего остального
её страшило то, что он весь оказался в облаке дыхания ящера. Она заставила его
искупаться в лужице дождевой воды на ветке, катая его в ней снова и снова до
тех пор, пока его шерсть не промокла насквозь. Затем она почистила его от головы
до хвоста, потому что не верила, что Сумрак сам сделает всё должным образом,
и в это время Сильфида давала ей полезные советы.
– Я бы перепроверила его подмышки, Мама. Однажды я нашла там здоровенную жучиную
личинку.
– Спасибо, Сильфида, я уверена, что могу справиться с этим сама.
– А ещё нижняя часть его спины обычно чем-то кишит. Думаю, он сам не
в состоянии как следует почиститься в том месте.
– Хватит, Сильфида, – сказала их мама. – Предлагаю тебе самой почиститься. После
долгого подъёма ты сама выглядишь несколько растрёпанной.
Сумрак ухмыльнулся сестре сквозь спутанную шерсть.
– Так, – серьёзно сказала Мистраль, – вы оба сегодня вели себя самым дурацким
образом. Я слышала много жалоб на то, что вы катались в восходящем воздушном
потоке на поляне и стали большой проблемой для окружающих.
– И кто же сказал, что мы были проблемой? – громко спросила Сильфида.
– Неважно, кто это сказал. Важно то, что вы это делали. Кататься в тёплом воздухе
– это не то, чем должны заниматься рукокрылы.
Сумрак ничего не ответил; он знал, что для того, чтобы возражать, он должен
был заручиться помощью Сильфиды.
– Ладно, но нам никто и никогда этого не говорил! – закричала она.
– Помолчи, Сильфида, – сказал мама. – Это должно быть очевидно. Вы когда-нибудь
видели, чтобы другие делали такие вещи? Вас, что, учили так делать?
– Нет, – ответила Сильфида. – Но это означает…
– Это была твоя идея? – спросила мама.
Сильфида колебалась какое-то мгновение, а затем ответила:
– Да.
Уязвлённый до глубины души Сумрак сказал:
– Это была моя идея, Мама.
– Нет, моя! – завопила Сильфида. – Я поняла, как можно использовать восходящие
воздушные потоки и научила Сумрака.
Сумрак был изумлен. Сильфида была преданной сестрой, но сейчас она зашла слишком
далеко. Пыталась ли она защитить его, или же просто хотела украсть его авторство
открытия? Но в любом случае, он не мог позволить ей заходить так далеко в этом
вопросе.
Мать с нетерпением взглянула на него:
– Сумрак, это правда?
– Нет. Это была моя идея, Мама. Я не хотел подниматься на дерево, и я сильно
устал, поэтому подумал, что нагретый воздух сможет поднять меня вверх, и он
поднял.
Мистраль кивнула.
– Ты поступил очень находчиво, Сумрак, – сказала она.
Он не смел даже взглянуть на Сильфиду, но слышал её стон раздражения и мог лишь
представлять себе восхитительное выражение негодование на её морде.
– Но, – немедленно продолжила свою мысль мама, – я не хочу видеть, как ты будешь
делать это когда-либо ещё. У нас есть паруса, и мы можем планировать в воздухе.
Мы используем их только так. И никак иначе. Не старайся отличаться от остальных
ещё больше, чем уже отличаешься, Сумрак. В колонии отличие может быть строго
наказано.
– Сумрака накажут? – пискнула Сильфида с большим интересом.
– Не в этот раз, – ответила Мистраль.
– Сумрака никогда не наказывают, – проворчала Сильфида.
– Но вы оба должны запомнить то, что я говорю, – продолжила мать. – Или ведите
себя, как вся колония, или вы рискуете стать изгоями в колонии.
Сумрак сглотнул.
– Мама, – начал он неуверенным голосом, – а почему они прекратили кормить Кассандру?
Это только из-за того, что она выглядела по-другому?
Среди шерсти на лбу матери появились морщины. Она приблизилась и обнюхала его.
– Нет, Сумрак, она была очень больна. Она никогда не смогла бы планировать в
воздухе или охотиться и прокормить себя. Она не смогла бы выжить. Это не потому,
что она выглядела иначе.
– Уф, – сказал Сумрак. Он чувствовал, что у него отлегло от сердца, но ему по-прежнему
казалось жестоким решение прекратить её кормить.
– Кто говорил с тобой об этом бедном создании? – спросила Мама.
– Кливер, – ответила ей Сильфида. – Он сказал – Сумраку повезло, что он был
сыном предводителя, потому что иначе его выгнали бы из колонии.
– Этот молокосос должен был сам видеть то, о чём болтает! – ответила Мама, сверкнув
глазами.
– Я знал, что он просто пытался меня напугать, – фыркнул Сумрак. – Я знаю, что
так никогда не поступают.
Но когда мама не ответила, он почувствовал, как его охватывает волна паники.
– Мама? Не поступают же, правда?
– Конечно же, нет, Сумрак, – мягко сказала она. – Мы бы никогда не позволили
так поступить.
– Ты имеешь в виду, что они хотели бы, но…
– Я имею в виду, что такого никогда не случилось бы, – твёрдо сказала она ему.
– А теперь послушайте и не переводите разговор на другие темы. Я ещё не закончила
разговор с вами обоими. Я ещё слышала, как говорили, что вы заходили за Верхний
Предел. Вы знаете, что не должны нарушить границы территории птиц. И этому вас
как раз учили. Никогда не повторяйте этого. Понятно?
– Да, Мама, – сказал Сумрак, понурив голову. – Мне очень жаль.
– Сильфида? – спросила Мистраль.
– Мне жаль! – громко ответила она.
– Хорошо. А вот и ваш отец возвращается, – сказала Мама. – И если я не ошибаюсь,
он вскоре созовёт общее собрание.
Колонию Сумрака, насчитывающую сотни зверей, составляли четыре
семьи, которые жили на секвойе уже добрых двадцать лет. Каждой семьёй управлял
старейшина. Это были Сол, Барат, Нова и Икарон, который был одновременно и старейшиной,
и предводителем всей колонии.
Представители всех четырёх семей вступали в брак друг с другом на протяжении
многих лет, поэтому, если подумать, приходились друг другу родственниками. Сумраку
проще было бы попробовать сосчитать капли дождя.
В меркнущем свете дня все рукокрылы собрались на могучих ветвях секвойи, обеспокоенные
слухами о крылатом существе, которое промчалось через поляну. Многие наблюдали
его ужасающее пике и, конечно же, об этом событии слышали все. Некоторых эта
тварь едва не превратила в лепёшку.
На вершине большого наплыва на стволе секвойи, на виду у всех собравшихся рукокрылов,
восседали Икарон и трое старейшин. Вечерний птичий хор умолк, и по всему лесу
разнеслась ритмичная песня сверчков.
Сумрак сидел рядом с Сильфидой и матерю, с нетерпением ожидая начала собрания.
Он был измотан долгим подъёмом и происшествием с ящером, но сейчас, когда он
глядел на своего отца, его усталости словно и в помине не было. Даже хотя Икарон
был далеко, он казался крупнее и сильнее, чем обычно. Сумрак надеялся, что Папа
мог разглядеть его со своей высоты. Он поднял парус, чтобы привлечь внимание
отца, и пришёл в восхищение, когда Папа сделал ответный жест. Сумрак огляделся,
чтобы посмотреть, видел ли кто-нибудь из молодняка, как они обменялись жестами.
Он был вполне уверен в том, что несколько из них бросали на него завистливые
взгляды и шептались, вне всяких сомнений кипя от зависти, потому что не их отцы
были предводителями. Он попытался найти в толпе Кливера, но не сумел.
Сумрак никогда не видел, чтобы собиралось так много членов колонии. Собрания
созывались лишь по поводу случаев исключительной важности. До этого всем, что
он видел, были мелкие споры об охотничьих присадах или о брачных партнёрах.
Обычно рукокрылам не требовалось собираться. Всё, что им нужно было знать, передавалось
с ветки на ветку, от семьи к семье, от родителей к детям. Узнавать нужно было
не так уж и много.
До сих пор в жизни колонии не было серьёзных происшествий. Рукокрылы мало когда
удалялись от огромных секвой, окружающих поляну. Они никогда не рисковали спускаться
на землю, поэтому их совсем не видели никакие другие животные, кроме птиц высоко
на деревьях и в небе. Сумрак слышал, как многие говорили, что их мир был превосходен.
Здесь всегда было тепло. Были пища и вода, хорошие присады – и никаких хищников.
Они могли охотиться и размножаться в полной безопасности.
Сумрак не переставал думать о том, что это нападение ящера (если его вообще
можно так назвать) было самым важным событием в его жизни – и он был доволен
тем, что оказался хоть немного задействован в нём. Но он также слегка нервничал,
видя своего отца таким серьёзным, а все сотни рукокрылов, обычно таких шумных
и активных, смирными и притихшими, едва только Икарон заговорил, описывая случившееся
сегодня днём.
– Появятся ли другие? – выкрикнул кто-то, когда Икарон умолк.
– Вряд ли, – ответил Икарон. – Это первый из тех, кого я видел почти за двадцать
лет.
Сумрак дёрнул парусами от удивления. Отец вообще никогда и ничего не говорил
ему о том, что видел ящеров. Считалось, что они пропали очень давно.
– Если есть один, то откуда мы узнаем, что нет других? – спросил кто-то ещё.
– Этот был старым, – ответил Барат, – и почти ослепшим. У него была катаракта
на обоих глазах.
Сумрак вспомнил луну в облаках в его глазу.
– Мой сын Сумрак видел, как он разбился, – сказал собравшимся Икарон. – Он говорил,
что чудище летело беспорядочно. Действительно, на его крыльях была гниль, которая
убила многих из ящеров.
Сумрак усмехнулся Сильфиде, довольный, что его упомянули на собрании. На мгновение
он вообразил себя там, наверху. Предводитель. Почему бы и нет? Это было возможно.
Но мысль об этом была трудной и неприятной, потому что это означало смерть его
отца и всех братьев, и он не мог вообразить себе ничего ужаснее этого.
– Возможно, если бы твой молодняк не играл в воздухе, существо не заметило бы
их, и не направилось бы в сторону поляны.
Укоризненные слова произнесла Нова, единственная самка-старейшина, и адресованы
они были Икарону.
– Многих из нас могли убить, – сказала она.
Сумрак ощерил зубы. Это было вообще несправедливо.
– Ящер не охотился, – ответил ей Икарон. – Я считаю, что он был в предсмертных
муках.
– Кто может поручиться за то, что поблизости нет гнезда? – продолжила Нова.
Хотя Нова была почти такой же старой, как его отец, она всё ещё могла похвастаться
густым покровом пламенно-медной шерсти, не потускневшей с возрастом. Цвет её
шерсти подходил к вспыльчивому темпераменту: Сумрак крайне редко видел её разговаривающей
с другими рукокрылами, и зачастую она проявляла упрямство и любила спорить…
сильно напоминая тем самым своего внучатого племянника Кливера, подумал он,
сопя. Сумрак всегда ощущал, что Нова не любит его отца, хотя Папа, похоже, никогда
не давал ей спуску с её враждебностью.
Икарон кивнул.
– Но даже если это так, эти летуны мало чем угрожают нам. Они называются кетцалями,
– сказал он собранию. – Это самые крупные из крылатых ящеров. Они выхватывают
рыбу из мелкой воды и животных из грязи. Или они осматривают равнины в поисках
добычи. Они не могут охотиться в лесу. Полог леса скрывает нас и обеспечивает
нам безопасность.
Сумрак поразился тому, с каким знанием дела говорил его отец. Сколько же у него
было опыта встреч с этими существами?
– Но сегодня мы не были в безопасности, – продолжала настаивать Нова. – Такое
событие было всего лишь вопросом времени. На каждого ящера, которого мы видим,
приходятся ещё сотни не замеченных нами. Это закономерный результат нашего уклонения
от своих обязательств.
Обязательства? Сумрак взглянул на мать и увидел, что она вся напряглась.
О чём же говорит Нова?
На мгновение замолчав, Икарон обменялся взглядами с Баратом и Солом.
– Это не тот вопрос, который нужно здесь обсуждать, – сердито сказал Сол Нове.
– О, я полагаю, что как раз тот, – ответила ему Нова. – И это следовало сделать
много лет назад. Этот ящер в нашем лесу – тому доказательство!
Барат тряхнул серой головой:
– Нова, ты говоришь, не думая!
– Не позволяй ей говорить снова! – умолял Сол Икарона.
– Пусть она замолчит! – с готовностью отозвался Барат.
– Молчание – это как раз и есть сама проблема! – закричала Нова. – Слишком многие
слишком долго молчали.
– Хватит! – закричал Икарон, и Сумрак вздрогнул.
Все взоры обратились на предводителя в ожидании.
– Нова, ты говорила, не подумав, и без моего на то согласия…
Он помолчал, сердито взглянув на других рукокрылов.
– …Но, возможно, ты права, – продолжил он более спокойным голосом. – Мы должны
объяснить, что произошло в прошлом. В этом нет ничего позорного, и многим можно
гордиться.
В этом месте Нова коротко фыркнула. Сумраку захотелось куснуть её за ухо.
Барат и Сол глядели на Икарона, ожидая, когда тот начнёт говорить. Голос Икарона
разнёсся по всему дереву.
– Все вы уже хоть немного слышали о ящерах. Тысячи лет назад они были бесспорными
хозяевами на земле. Некоторые из них поедали растения; многие были плотоядными.
Некоторые ходили прямо на двух ногах. Другие бродили на четырёх. Некоторые умели
летать. Они охотились друг на друга, а также питались зверями, в том числе рукокрылами.
Как и всем зверям, нам помогали оставаться в безопасности наше проворство и
относительно небольшой размер. Мы умели прятаться. Мы часто искали убежища на
деревьях, поскольку многие из ящеров плохо лазили по ним.
Сумрак слушал внимательно и увлечённо. Некоторые из этих вещей он слыхал и прежде,
но менее подробно. Закрыв глаза, он смог легче сосредоточиться и позволил своей
голове наполняться образами.
– … Ящеры были прожорливыми. Они ели, плодились и процветали. А мы смотрели
и ждали, потому что знали, что они не могли жить вечно. Они были огромными и
сильными, но без обильной пищи они стали бы голодать; они даже не могли согреть
свои тела без солнца. Прохладным утром они были медлительными, пока солнечный
свет не нагревал их чешуйчатую кожу. Тем не менее, они всё правили и правили
до тех пор, пока тысячи лет назад небо не изменилось, и тогда они почти полностью
исчезли. Некоторые говорят, что кусок неба отвалился и разбился об землю; от
этого поднялась пыль и заслонила солнце.
Сумрак содрогнулся, когда представил себе, как небо становится мутным и сгущается
темнота.
– Стало очень холодно. Пострадали все, кто нуждался в солнце. Первыми умерли
растения, затем ящеры, которые ели растения, и в итоге плотоядные, которые питались
ими. Но мы умели выживать. Мы были мелкими и быстрыми, и нам было нужно совсем
немногое. Когда мир остыл, ящеры остыли вместе с ним и умерли. Мы сохраняли
под своей шерстью тепло, а если было нужно, впадали в спячку. Мы пережили долгую
холодную ночь, питаясь насекомыми, личинками и семенами. Когда всё кончилось,
земля была усыпана гигантскими телами ящеров. Однако некоторые смогли выжить.
Икарон помолчал, и затем начал рассказ, которого Сумрак никогда раньше не слышал.
– В это время звери и увидели свой шанс. Ящеры были слабее, чем когда-либо до
этого времени; многие болели – у них гнила чешуя. Но мы все знали, что, если
мы ничего не предпримем, они снова станут сильными. Поэтому много веков назад
звери заключили Договор.
Икарон вновь колебался, словно рассказ об этом давался ему нелегко. «Договор»,
– взволнованно подумал Сумрак. От этого слова веяло тайной и мужеством.
– Звери знали, что и надеяться не могли на победу над ящерами в битве. Они были
далеко не так сильны. Но звери могли нападать на них другим способом. В соответствии
с Договором, все звери согласились не причинять вреда друг другу. Они должны
были работать вместе, разыскивая гнёзда ящеров и уничтожая яйца. Они предотвратили
бы появление нового поколения ящеров. На это потребуются века, но в итоге они
полностью искоренят ящеров.
В тишине, которая следовала за этим рассказом, Сумрак дрожал. Он не знал, что
и подумать. Это действительно был изобретательный план – и столь же безжалостный.
Но как иначе могли маленькие существа вообще надеяться победить таких больших?
Несколько долгих и неловких мгновений Сумрак представлял себе тех беспомощных
детёнышей ящеров, которые росли внутри своих яиц, а затем скорлупа вокруг них
вдруг разрывалась на куски.
– Договор был гениальным деянием, – с напором в голосе сказала Нова, обращаясь
ко всем рукокрылам. – Это была триумфальная победа нашего ума над инертной мощью
ящеров.
– Это было варварское деяние, – ровным голосом ответил Икарон. – Тем более,
что многие из ящеров даже не питались мясом. Они не представляли для нас угрозы,
но мы, тем не менее, уничтожили и их яйца.
– Яйца выглядели одинаково, независимо от того, какого рода ящер был внутри,
– парировала Нова. – Поэтому нам нужно было уничтожить их все. Это был вопрос
выживания.
– Это было истребление, – заявил Икарон.
– Называйте это как угодно, – ответила Нова. – Зверям приходилось жить в постоянном
страхе…
– Да, в страхе, – прервал её Икарон, – Но любое существо боится своих хищников.
Таков порядок вещей. Договор был чем-то неестественным. Договор был преднамеренным
решением избавить землю от ящеров, чтобы вместо них могли царствовать звери!
Сумрак никогда не видел своего отца в таком возбуждении, и он с тревогой смотрел
на Нову, спрашивая себя, что же она скажет в ответ. Ему едва не стало дурно,
потому что такого рода словесный поединок был ему незнаком. Его отец держался
замечательно, его слова били точно в цель, голос ни разу не дрогнул. Но Сумраку
приходилось признать, что Нова тоже была на высоте.
– Как бы то ни было, время ящеров подошло к концу, – сказала она. – Договор
просто ускорил неизбежное. Это просто необходимо было сделать. Выбора просто
не было.
– Был, конечно, – проворчал на неё слова Икарон. – И мы сделали этот выбор.
– Тогда расскажи им, – подзуживала его Нова, и в её голосе слышалась больше,
чем просто насмешка. – Расскажи им об этом благородном выборе.
Сумрак был удивлён дерзостью Новы. Почему отец не заставил её замолчать? Почему
он не вонзил зубы ей в шерсть, чтобы наказать её?
Вместо этого Икарон обратил всё своё внимание на четыре семьи, рассевшиеся по
ветвям. Его грудь надулась, когда он сделал глубокий вдох.
– Рукокрылы сотни лет принимали участие в выполнении Договора. Когда я был моложе,
я также исполнял свой долг по охоте на яйца ящеров.
Едва слыша возбуждённое чириканье, которое пронеслось по всей колонии, эхом
повторяя его собственное удивление, ошеломлённый Сумрак взглянул на Сильфиду.
Ему внушали, что ящеры погибли сотни лет назад. Но они вообще не были существами
древних времён – они населяли мир, в котором жил его собственный отец! И он
охотился на них!
– Я всё больше и больше ощущал, – говорил Икарон, – опасения насчёт того, что
я делал. И я был не одинок. Сол и Барат ощущали то же самое – и то же самое
было и с твоим отцом, Нова.
– Мнение моего отца – не моё собственное, – парировала она.
– Всего нас было двадцать шесть – тех, кто решил, что мы не могли больше охотиться
на яйца ящеров и уничтожать их, – продолжал Икарон. – И так мы расторгли Договор.
Сделать это было довольно трудно. Это означало не просто порвать с нашей колонией.
В некоторых случаях это предполагало разрыв связи с нашими собственными родителями,
братьями и сёстрами, и даже с детьми. Это было очень болезненным для всех нас.
Мы навлекли на себя презрение других зверей. Мы были дезертирами. Трусами. Нас
изгнала собственная колония. Мы должны были найти новый дом. Мы хотели найти
какое-то отдалённое место, где могли бы жить в гармонии с другими существами
и растить наши семьи в безопасности. Нам сильно повезло найти этот остров. Он
стал местом рождения практически для всех вас.
– Всё, что мы сделали – просто игнорировали проблему, – сказала Нова всем собравшимся.
– Мы не решали ничего. Мы просто позволили делать эту работу другим. На этом
острове не было никаких ящеров, но на материке их оставалось ещё много, и они
пожирали наших сородичей-рукокрылов, пока мы наслаждались нашей великолепной
изоляцией. Это был эгоистичный поступок.
Сумрак обеспокоенно взглянул на своего отца, спрашивая себя, как тот ответит
на это. Слова Новы звучали очень убедительно, и он хотел, чтобы его отец сказал
что-нибудь такое, что показало бы её неправоту и беспочвенность брошенного вызова.
– Это был просто вопрос совести, – ответил Икарон. – Мы хотели избежать резни.
– Это был неправильный выбор! – прокричала Нова.
– Замолчи, Нова! – гневно произнёс Сол.
– Только предводитель заставит меня замолчать! – фыркнула Нова. – Если бы мы
исполнили свою часть обязанностей по Договору, к настоящему времени мы могли
бы жить в мире, совершенно свободном от ящеров. А при таком раскладе они могут
появиться даже на нашем любимом острове.
Сумрак подвинулся поближе к матери – он жаждал ощутить надёжность тепла её тела.
Мир внезапно превратился в гораздо более обширное и пугающее место, чем был
всего лишь несколько часов назад.
– У тебя просто паранойя, Нова, – строго сказал Икарон. Он навис над ней, а
его паруса развернулись и туго натянулись.
– Этот ящер должен быть предупреждением для всех нас, – сказала Нова, расправляя
собственные паруса, словно в ответ на вызов. – Мы больше не можем жить в изоляции.
Настало время вновь вспомнить о выполнении наших обязательств по Договору. Если
это была ящериха, найдётся и гнездо. Гнездо означает яйца. Я предлагаю всем
послать группу на материк для совещания с другими колониями.
– Что происходит на материке – это не наша печаль, – сказал Икарон. – Переправа
может быть крайне опасной. Вы что, уже забыли? – он сделал паузу, и Сумрак подумал,
что его глаза обращены на него и на Сильфиду. – Тем не менее, чтобы быть уверенными
в том, что и мы сами, и наши дети в безопасности, завтра я организую экспедицию,
чтобы посмотреть, есть ли на острове другой ящер или гнездо.
– Это крайне маловероятно, – сказал Сол колонии.
– По крайней мере, хоть какая-то подвижка, – заметила Нова. – А как насчёт визита
на материк?
– Нет, – ответил Икарон. – Это не нужно.
Барат и Сол кивнули в знак согласия.
– А если мы вдруг обнаружим яйца здесь, на острове, – спросила Нова, – каковы
будут ваши действия?
– Не будет никаких яиц. Но если мы обнаружим хоть одно, вы знаете мой ответ.
Яйца ящеров не должны быть повреждены.
– И вы позволите, чтобы эти яйца проклюнулись в нашем собственном доме, в нашем
собственном лесу?
– Мы живём здесь, потому что дали клятву воздерживаться от уничтожения яиц,
– сказал Икарон. – Сейчас уничтожение яиц было бы ужасным лицемерием. Я не допущу
этого.
– Это решение недостойно предводителя.
Глаза Сумрака широко раскрылись от удивления, когда его отец отступил, откинулся
грудью назад и начал бить по воздуху своими парусами; поднявшийся ветер сбил
Нову с места и заставил её упасть, принимая позу подчинения.
– Нова, я разрешил тебе высказать своё мнение, – закричал он. – Не заблуждайся,
думая, что твои слова имеют какой-то вес! Я решаю, что лучше для колонии, и
буду это делать до своего последнего дня.
Весь остаток вечера Сумрак держался поближе к отцу. Он чувствовал,
что так намного безопаснее. Когда они ползали по гнезду, готовясь ко сну, он
следовал по пятам за Икароном, и отец едва не прополз по нему. Икарон строго
взглянул на него, но выражение раздражения на его морде быстро пропало.
– Всё в порядке, Сумрак, – сказал он.
– Мы и вправду в безопасности? – спросил Сумрак.
– Прекрати проявлять слабость, – сказала ему Сильфида, но он заметил, что она
тоже следила за отцом, ожидая его поддержки.
– Да, мы все в полной безопасности, – ответил Икарон. – Это был первый ящер,
которого я видел со времён, когда мы покинули материк. Сомневаюсь, что хотя
бы когда-нибудь мы увидим ещё одного.
Хотя отец больше не сидел на месте предводителя, Сумрак был уверен в его власти
и авторитете, как никогда прежде. Хотя он чувствовал себя защищённым, находясь
внутри его ауры, он также немного боялся, потому что никогда не видел Папу таким
сердитым и свирепым. Сумрак надеялся, что отцовский характер никогда не обернётся
против него. Один вопрос мучил его как зудящее место, которое нельзя было почесать,
но он едва смог набраться храбрости, чтобы задать его.
– Папа? Мне просто интересно... – его голос дрожал. Отец устроился рядом с ним.
– Продолжай.
– Почему ты никогда не рассказывал нам о Договоре?
Икарон бросил короткий взгляд на Мистраль и вздохнул.
– На это было много причин, – сказал он. – Когда мы пришли на этот остров, мы
и вправду чувствовали, что нашли почти что рай. Здесь совсем не было ящеров,
и казалось, что мы больше никогда не увидим ни одного из них. Зачем нашим детям
знать о старом мире со всеми его опасностями и отвратительной историей? Мы хотели,
чтобы здесь наши дети были в безопасности.
Мистраль кивнула.
– Главы всех четырёх семей поклялись держать это в тайне, – сказала она. – Если
говорить о Договоре, то среди рукокрылов всегда находилось несколько горячих
голов, которые хотели вернуться на материк, увидеть ящеров и, возможно, охотиться
на них. Но никто не захочет увидеть, как страдают или гибнут их собственные
дети. Даже Нова, заметьте, предпочла провести свою жизнь на острове. И до сегодняшнего
вечера она была верна своей клятве и хранила молчание.
– А почему, вообще, Нова пришла сюда? – полюбопытствовал Сумрак. – Если уж она
думает, что Договор был таким хорошим шагом?
– Она не была старейшиной, когда мы покинули материк, – объяснила Мистраль.
– Решение принимал её отец Протей.
– И это очень дорого обошлось ему, – продолжил Икарон. – Это разрушило его семью.
Ни один из его сыновей не захотел идти с ним.
– Но ведь Нова тоже могла остаться, – сказала Сильфида.
Икарон проворчал:
– Для нас всех было бы лучше, если бы она осталась. Но Протей хотел, чтобы она
пришла, и она уступила его пожеланию.
Сумрак подумал, что было бы сложно представить себе, что Нова могла когда-нибудь
слушаться кого-то другого, помимо себя самой.
– Это было не просто вопросом повиновения, – сказала Мистраль. – Незадолго до
этого брачный партнёр Новы был убит ящерами во время охоты за яйцами, и она
скорбела по нему. Она хотела навсегда уйти от ящеров, и остров стал для неё
приютом.
– Её отец был великим старейшиной, – добавил Икарон, – и я был глубоко восхищён
им. Но Протей был самым старым в нашей группе, силы покидали его, и он умер
всего лишь через два месяца после прибытия на остров. Тогда Нова и стала старейшиной.
– Мне всегда было интересно, как такое могло случиться! – сказала Сильфида Сумраку.
– Вокруг не было ни одного неряхи-сыночка, а она была старшей дочкой! Наверное,
это единственный раз, когда старейшиной стала самка.
– Но она так и не нашла себе другого спутника жизни, – ответила Мистраль. –
Возможно, если бы он у неё был, её ненависть к ящерам не была бы настолько сильно
пропитана злобой и желанием мстить.
– За эти годы она много раз говорила о возвращении на материк, – сказал Икарон,
– и о том, чтобы снова присоединиться к Договору, но я, Барат и Сол никогда
не соглашались с нею. Я думаю, сегодня кетцаль снова разжёг её почти угасшие
старый гнев и страх, и она нарушила свою клятву хранить всё в тайне. Эта клятва
была принесена для того, чтобы сохранить всех в безопасности. Иногда незнание
предпочтительнее, чем знание.
Сумрак кивнул. Он не был уверен, что понял всё до конца, но доверял своему отцу
и знал, что тот должен быть прав.
– Ты и вправду охотился за яйцами?
– Да, – кивнул Икарон.
Сумрак в изумлении повернулся к матери:
– И ты тоже?
– Конечно, – ответила Мистраль.
– Это просто невероятно, – сказала Сильфида Сумраку. Её глаза горели от волнения.
– Она была лучшей охотницей, – признал Икарон. – Хитрейшей из всех, с превосходным
чувством…
Сумрак увидел, как мать бросила на Папу предостерегающий взгляд.
– … с прекрасно развитыми чувствами, – закончил Икарон. – Она была превосходной
разведчицей гнёзд.
– Так что, ты видела ящеров вблизи? – спросила маму Сильфида.
– Ну, мы старались выжидать момент, когда взрослые уходили подальше от гнезда.
Тем не менее, да, иногда мы подходили к ним очень близко.
Сильфида с восхищением обнюхала плечо своей матери:
– Жалко, что я уже не буду охотиться на яйца ящеров, как ты, подкрадываясь к…
– Не говори таких вещей, – отрезал Икарон. – Они меня оскорбляют.
Волнение слетело с мордочки Сильфиды и мгновенно сменилось удивлением и обидой.
Мистраль взглянула на Икарона.
– Она молода и возбуждена, – спокойно сказала она своему мужу. – Ты ведёшь себя
с нею слишком серьёзно.
– Она должна получше запомнить это, особенно после того, что она только что
слышала от меня. От своей собственной дочери я ожидаю большего. Это не те вещи,
которыми следует хвастаться.
Сильфида ничего не ответила, но в её тёмных прищуренных глазах Сумрак увидел
кипящее негодование. Это был едва ли не самый первый раз, когда их отец говорил
с нею на повышенных тонах. Иногда ему казалось, что Сильфида могла только раздражать
его. Она бывала слишком громогласной. Она кричала, спорила и возражала. Всё
казалось или скучным, или глупым, или несправедливым. Сумрак прижался поближе
к сестре, надеясь успокоить её, но она даже не смотрела на него. Упрямое выражение
на её морде заставило его волноваться.
– Но что же такого неправильного, – начала она, – в защите колонии от гнёзд
ящеров?
– Сильфида... – предостерегающе произнесла мама.
– Я думаю, что, если бы я нашла яйца ящеров вблизи нас, я бы вела себя, как
Нова и захотела бы…
Зубы Икарона лязгнули в считанных дюймах от её левого плеча. Сильфида с криком
отскочила в сторону, и Сумрак громко выдохнул от удивления. Хныкая, Сильфида
спряталась за спиной матери. Сумрак смотрел то на отца, то на мать, ожидая,
что она будет попрекать Икарона, но она ничего не сказала, и лишь печально опустила
голову.
– Знай своё место, – сказал Икарон Сильфиде. – И ещё наберись хоть немного ума.
Сохраняя молчание, они вчетвером забрались в свои глубокие трещины в коре. Сильфида
тесно прижалась к матери, предпочитая не приближаться к Икарону и даже не смотреть
в его сторону. Сумрак получал удовольствие, лёжа рядом с отцом. Ему не понравилось
видеть отца столь сильно рассерженным, но ведь его рассердила Сильфида – почти
вывела из себя. Сумрак с удовольствием вдыхал знакомые запахи дерева и ночи,
родителей и сестры, витающие вокруг него.
Он едва мог решить, каким будет следующий из множества вопросов, которые он
хочет задать родителям – настолько сильно он был поражён новыми сторонами их
личностей.
Убийцы ящеров.
Нарушители Договора.
– А как вы переправились на остров? – внезапно спросил Сумрак.
– Это было нелегко, – ответил Икарон. – Мы долго наблюдали; дважды в день вода
ненадолго отступает от побережья материка и оставляет узкую песчаную дорожку,
ведущую к острову. Побережье материка высокое, и мы забрались на самые высокие
деревья, следя за водой. Мы выбрали день, когда ветер дул с нашей стороны. Дождавшись,
когда вода отступила, мы прыгнули в сторону острова. Некоторым из нас удалось
преодолеть одним планирующим прыжком весь путь. Некоторые сели на песок и шли
по нему весь остаток пути. Некоторые попали в воду и утонули. Двадцати из нас
удалось переправиться сюда, чтобы начать новую жизнь.
Сумрак вздрогнул, довольный тем, что ему никогда не было нужды отправляться
в столь рискованное путешествие. И всё же он не мог не завидовать тому, какие
приключения выпали на долю его родителей в молодости. Ему было интересно, не
выпадет ли что-нибудь подобное и на его долю.
– А завтра мы с Сильфидой сможем отправиться в экспедицию? – спросил он.
– Нет, конечно, – ответила мама. – Весь молодняк останется дома.
– Но… – начала было громко возражать Сильфида, однако мама
просто резко хрюкнула, и Сильфида умолкла. Сумрак едва не захихикал, поражённый
смелостью своей сестры. Вряд ли что-нибудь сможет долго сдерживать её.
– А теперь спать, – сказал Икарон.
Сумраку снилось, что он осматривал тело ящера, изучая массивные,
лишённые оперения крылья. Он коснулся тугой кожи. На ощупь она была как его
собственная.
Ящер вздрогнул и открыл глаз. Он повернул свою голову к Сумраку и обдал его
своим дыханием.
– Даю тебе мои крылья, – сказал он.
Сумрак открыл глаза, ощущая одновременно тревогу и волнение. Он получил огромное
удовольствие от мысли о том, что умеет летать. Но сны не были явью – это он
знал достаточно хорошо. Сколько раз ему снилось, что он летал, но лишь для того,
чтобы он проснулся, сидя на коре дерева? Он помнил слова мамы: он должен стараться
быть похожим на других рукокрылов. Но был ли он на самом деле настолько похожим
на них? Он вновь закрыл глаза, но заснуть уже не мог.
Судя по тишине, окутывающей дерево, у остальных членов колонии явно не было
особых трудностей со сном, словно это была такая же ночь, как и все остальные,
и словно они вовсе не слышали первый раз в своей жизни столь важного для себя
рассказа.
Тихо, чтобы, чтобы не разбудить семью, Сумрак покинул место сна и пополз вниз
по ветке, минуя гнёзда других спящих рукокрылов. Он сел на самом конце ветви,
вблизи охотничьей присады своей семьи. Луна ещё не взошла, и поляна и окружающий
её лес были скрыты обширной завесой тьмы. Внизу, почти над самой землёй, на
нижних ветвях дерева висел, растянувшись, труп крылатого ящера.
Кетцаль – так отец назвал его. И он разговаривал с Сумраком, когда умирал.
Здесь, на ветке, он чувствовал себя балансирующим на самом краю ночи. Бесконечно
глубокая, она раскинулась перед ним и под ним. Его никогда в жизни не пугала
темнота. Он знал, что её боятся многие – не только молодняк, но и взрослые тоже.
Они с радостью скрылись в своих гнёздах, когда настала ночь. Но по какой-то
причине он сам никогда не чувствовал себя неловко, когда пробуждался ночью один,
в компании только сверчков и звёзд.
В темноте сверкнул огонёк светлячка, и Сумрак инстинктивно испустил серию охотничьих
щелчков.
Под его мысленным взором светлячок и его путь в воздухе замерцали, а потом…
От удивления у него перехватило дыхание.
Серебристый свет исходил от светлячка, словно рябь, расходящаяся по поверхности
воды, являя целое созвездие других насекомых, а ещё дальше – густое сплетение
ветвей на противоположной стороне поляны. Потом свет медленно померк, и Сумрак
остался в наступившей черноте.
Как и все рукокрылы, он всегда пользовался охотничьими щелчками, чтобы определить
местонахождение добычи.
Но он никогда не знал, что они могли освещать темноту. Ради эксперимента он
послал вперёд другой поток щелчков. Его уши встали торчком и повернулись, чтобы
поймать возвращающееся эхо. И снова внутри его головы мир выглядел гравированным
на серебре. Полосами света на фоне неподвижности больших стволов и ветвей секвой
проявились тысячи летающих насекомых. Все знали, что ночью бодрствовало очень
много насекомых: ночных бабочек, жуков и комаров было так много, что ими можно
было накормить целую колонию рукокрылов!
Мир вновь погрузился в темноту, и Сумрак сделал глубокий вдох.
Он умел видеть в темноте!
Почему никто не говорил ему об этом? Знает ли об этом Сильфида, просто держа
это при себе? Он не хотел бы уступить ей в этом. Или, возможно, никто так и
не осознал этого. Днём это было бы трудно заметить, потому что мир уже был освещён.
А это было единственное время, когда они охотились и в той или иной степени
пользовались своими щелчками.
Ему стало интересно, насколько далеко он мог так видеть. Он опустил голову вниз,
в сторону секвойи, на которой висел мёртвый ящер. До него было далеко. Он испустил
охотничьи щелчки. Эхо от них высветило ещё больше летающих насекомых, но на
этот раз они рассеялись прежде, чем принесли ему хоть какой-то образ дальнего
дерева. Оно, похоже, находилось вне его досягаемости. Тем не менее, он не был
готов сдаваться. Он сделал вдох, раскрыл рот пошире и спел целую арию более
сильных и долгих охотничьих щелчков.
На сей раз он даже не видел насекомых – лишь темноту. Но как раз в тот момент,
когда он собирался отказаться от этой затеи, перед его внутренним взором расцвели
нижние ветви секвойи. И там, возле ствола, он заметил голову и повисшее крыло
ящера, озарённые светом эха.
Это было невероятно! Мало того, что он умел видеть в темноте – он ещё мог различать
близкие и далёкие предметы: в быстром фонтане света, или в медленно затухающей
вспышке, в зависимости от того, какого рода щелчки он испускал.
Он попробовал ещё раз, изучая очертания ящера.
– Сумрак?
Он вздрогнул от звуков голоса сестры рядом с собой. После яркого света его звуковых
образов она выглядела тусклой в свете звёзд.
– Привет, – сказал он. – Тебе тоже не спится?
Она кивнула головой:
– А что ты делаешь?
– Просто смотрю по сторонам.
Она странно посмотрела на него:
– И куда ты смотришь? Темень вокруг – хоть глаз выколи.
Сумрак пришёл в восторг.
– А ты разве не знаешь? Ты и вправду не знаешь! Ты можешь пользоваться своими
охотничьими щелчками!
– Чтобы видеть в темноте? – спросила она.
Он кивнул:
– Не знаю, почему они никогда не говорили нам. Это и вправду удивительная вещь.
Попробуй. Ты сможешь увидеть это всё внутри своей головы.
Сильфида повернулась к полянке, и Сумрак увидел, как её горло и челюсть вибрировали,
когда она испускала щелчки. Он с надеждой ожидал, когда она поднимет морду,
озарённую восхищением.
– Ну, как? – спросил через некоторое время.
– Думаю, я видела одного или двух жучков.
– И всё?
– Да.
– Но там же сотни этих жучков!
– Возможно. Но я видела лишь нескольких, которые были достаточно близко ко мне.
– Попробуй снова. Ты можешь испускать более сильные щелчки.
– И как же я это сделаю? – громко поинтересовалась она.
– Тише ты! – шикнул он. – Ты же всех перебудишь!
– Не затыкай мне рот, Сумрак, – угрожающе прошептала она. – Мне уже слишком
долго его затыкали.
– Прости меня. Хорошо, делай более сильные щелчки...
Как же он мог объяснить это? У него это выходило инстинктивно.
– … Просто сосредоточься на том, чтобы посылать свои щелчки дальше, с дополнительным
импульсом в конце. Понимаешь меня? Давай, сделаем это вместе. Ах, да, и попробуй
закрыть глаза. Тогда тебе будет легче сосредоточиться. Готова?
Сидя бок о бок с Сумраком, Сильфида прочистила горло и исторгла несколько охотничьих
щелчков.
– Ничего, – сказала она после паузы. – Это что – шутка, что ли?
– И ты не видела деревьев на той стороне поляны?
– Нет. А ты видел, да?
Сумрак не знал, что и говорить.
– Расскажи мне, – настаивала Сильфида, выглядя почти рассерженной, – что ты
видел?
– Всего лишь часть дерева.
– Врёшь. Что ещё?
– Ещё стволы и ветви, все серебристые, но очень чёткие. Мне были видны дырки
от выпавших сучков и трещины в коре. Их листья мерцали – думаю, потому что ветер
шевелил их. То, как они сияют и танцуют – прекрасное зрелище. А среди ветвей,
словно метеоры, летает миллион насекомых, а дальше среди деревьев, всё словно
светится и гудит – всё, что живёт и движется.
Когда он закончил говорить, Сильфида промолчала, а затем спросила:
– И ты видел всё это, закрыв свои глаза?
Он кивнул, переполненный чувствами.
– Как же это несправедливо, – пробормотала она. – Ты просто взял, и обнаружил,
что можешь так делать?
– Раньше я никогда не пробовал этого ночью, – ответил он. – Возможно, многие
из нас умеют это делать.
– Никто и никогда не говорил нам, что рукокрылы умеют видеть в темноте.
– Думаешь, что я единственный, кто может так делать? – спросил он.
Он не мог сдержать ощущения удовольствия от мысли, что он был обладателем особого
умения.
– Наверное, я должен спросить Маму, делала ли она так когда-нибудь.
Сильфида фыркнула:
– Она просто скажет, чтобы ты прекратил быть не таким, как все.
Сумрак начал ощущать беспокойство.
– Я не хочу, чтобы папа думал, что я уродец.
Отец всегда казался терпимым к другим его отличиям – к его странным бесшёрстным
крыльям, к отсутствующим когтям, к слабым задним лапам, и ещё к большим ушам
– но, возможно, эта новая вещь вышла бы за рамки его терпения. Он помнил ярость
на морде отца, когда тот огрызнулся на Сильфиду. Сумраку никогда не хотелось,
чтобы она обернулась и против него самого.
– Не волнуйся, – сказала Сильфида. – Ты в любом случае всегда был любимчиком
у Папы.
– Это неправда, – произнёс Сумрак, ощущая при этом неловкость.
– Он никогда не сердился на тебя. Всегда только на меня. Просто он думает, что
я шумная.
– Да, бываешь иной раз.
– Если бы я была самцом, ему бы дела не было до этого. Всё из-за того, что я
самка. Папа не ждёт от самок слишком многого.
– Нет, Сильфида! – Сумрак был изумлён. Раньше он даже подумать об этом не мог.
Ведь Папа же всегда хорошо обращался с Мамой?
– Ты не заметил этого лишь потому, что ты самец. Самцы дают имена в своих семьях.
Самцы становятся предводителями и старейшинами.
– Нова старейшина, и она самка!
– И это приводит Папу в бешенство. Просто посмотри, как он обращался с нею во
время собрания.
– Она этого заслужила!
– Она? А что, если она права?
– Сильфида! Папа прав.
– Да, Папа тоже так думает, – фыркнула сестра. – Причём постоянно.
– Папа знает всё лучше, чем все мы, – напомнил ей Сумрак. – Он старше, и он
был предводителем уже двадцать лет.
– Тогда спроси его о том, как видеть в темноте, – сказала Сильфида, немного
надувшись на него. – И посмотри, что он скажет.
Сумрак уже не ощущал прежней уверенности. Завтра будет организована экспедиция
по поиску гнёзд ящеров на острове, и его отец будет полностью занят этим делом.
– Я просто надеюсь, что я не единственный, – сказал Сумрак.
Сильфида уклончиво хрюкнула.
– Я пошла спать. Ты идёшь?
– Я скоро вернусь.
Вновь оставшись в одиночестве, Сумрак устроился на ветке и устремил свой звуковой
взор на мёртвого ящера. Облик его огромного крыла вспыхнул перед его мысленным
взглядом – бесшёрстное, туго натянутое на кость – по сути своей не так уж сильно
отличающееся от его собственных парусов. Не слишком приятная мысль. Он позволил
образу быстро раствориться в своих мыслях. В своих ноздрях он всё ещё обонял
дурно пахнущее дыхание умирающего существа. «Даю тебе мои крылья».
Он осознал, что дрожит. Он ощущал себя так, словно ящер распахнул перед ним
небеса всего мира.
С вершины холма Хищнозуб разглядел знакомый вид своего леса.
Его шаги стали длиннее, и Пантера шла рядом с ним в том же темпе. Сейчас дневная
жара достигла своего пика, но он сгорал от желания вернуться домой после стольких
дней странствий. Его шерсть слиплась от пота и пыли, а дыхание было сбивчивым.
Заходя под густой покров из деревьев и папоротника, Хищнозуб почувствовал, как
по его телу прокатилась волна облегчения и отличного самочувствия. Свет померк,
пробиваясь сквозь высокий полог леса. Зрачки Хищнозуба расширились. Его кожа
остыла, и он стоял, впитывая с каждым глубоким вдохом горячо любимые запахи
леса.
Он и Пантера ориентировались по запаховым следам, которыми отмечала свой путь
в подлеске их стая. Он знал, что вокруг него были другие фелиды, встряхивающиеся
после полуденного сна или тихо ухаживающие за собой, свернувшись клубочком на
земле или на нижних ветвях деревьев. Хищнозуб чувствовал, что за ним следит
множество глаз, и слышал, как шепчут его имя, вначале тихо, словно бриз, а затем
всё громче и громче, когда голоса множества фелид хором повторяли его.
«Хищнозуб… Это Хищнозуб… Хищнозуб вернулся!»
На эту последнюю охоту было отправлено множество пар охотников-фелид, и его
с Пантерой послали дальше всех. Они были в пути целый месяц, и он был практически
уверен в том, что они вернулись последними. Когда они подошли к ядовитому сумаху
– дереву, которое отмечало собой центр территории клана Рыщущих – их неотступно
сопровождали уже сотни фелид, двигавшихся вместе с ними по деревьям и по земле.
Хищнозуб по запаху ощущал их ожидание.
Он остановился у основания ствола сумаха и оглядел его ветви. Эти деревья часто
встречались в лесу, и фелиды издавна облюбовали их, потому что прикосновение
их листьев быстро вызывало появление раздражающей сыпи у многих животных, в
том числе у ящеров. Однако фелиды обладали иммунитетом к яду, поэтому для них
такие деревья были островками безопасности.
Патриофелис, вождь Рыщущих, спустился на нижнюю ветвь, слегка прихрамывая на
своих старых лапах. Его бледно-коричневая шерсть была подёрнута сединой.
– Хищнозуб! И Пантера! Добро пожаловать домой!
Он достаточно проворно спрыгнул на землю и нежно обнюхал Хищнозуба и Пантеру
в знак приветствия.
– Вы вернулись последними, – сказал Патриофелис. – Некоторые уже начали волноваться,
но не я. Ничто не могло причинить вред двум нашим лучшим охотникам.
– А другие? – нетерпеливо спросил Хищнозуб. – Что они нашли?
– Ничего. Ни единого гнезда. А вы?
– Всего лишь одно гнездо кетцаля с двумя яйцами. Ни одного знака присутствия
матери или отца. Думаю, они мертвы. Мы уничтожили яйца.
– Значит, это были последние яйца, – хрипло сказал Патриофелис. – Хищнозуб и
Пантера уничтожили последнее гнездо!
Он выгнул спину, широко разинул челюсти, показав чёрные дёсны и всё ещё острые
зубы, и издал ликующий вопль, подняв голову к небу. Его крик подхватили все
Рыщущие – тысячи других фелид.
Цепляясь когтями, Патриофелис стремительно влез на нижнюю ветвь сумаха, и восторженные
вопли клана стихли, когда их вождь заговорил.
– Три дня назад мы получили сообщения от других звериных королевств. От бегущих-по-деревьям,
парамисов, рукокрылов и многих других. Ни одна из их партий охотников уже больше
месяца не обнаруживала ни одного гнезда. Это может означать только одно. Мы
одержали победу. Договор успешно выполнен.
Рыщущие снова заревели в знак одобрения.
– Этого было бы невозможно добиться без наших храбрых охотников, – продолжал
Патриофелис. – Все животные упорно трудились, но никто – тяжелее и дольше, чем
фелиды! Я пошлю эмиссаров в другие королевства, чтобы сообщить им о великолепной
и окончательной победе, одержанной Хищнозубом и Пантерой. Битва выиграна. Ящеры
исчезли, и мы унаследовали землю!
Хищнозуб воспринимал теплоту и запах похвал Рыщущих, словно пьянящий запах мускуса.
Это заставило взреветь и его самого; он ощущал себя лоснящимся и сильным, готовым
сражаться и искать пищу.
Тщательно почистившись, Хищнозуб отправился на поиск еды.
Обшаривая лес, он нашёл достаточно много плодов и корней, личинок и других насекомых…
Но он не мог забыть вкус плоти ящеров, и из-за этих воспоминаний пища казалась
ему невкусной и неаппетитной. Значительную часть традиционного рациона фелид
составляли насекомые, главным образом крупные жуки с прочным панцирем, которых
можно было выкопать из-под камней или упавших сучьев. Они быстро бегали на своих
многочисленных ногах, но достаточно было перевернуть их, и мягкое брюшко оказывалось
беззащитным. Их плоть, однако, была холодной и бескровной.
Чтобы отвлечь себя от этих мыслей, он бродил среди сородичей, купаясь в восхищённых
взглядах остальных фелид. Он всегда получал удовольствие от своего высокого
положения в клане, но сейчас оно было высоким, как никогда. Похоже, что ряды
Рыщущих значительно пополнились за тот месяц, пока он был в отлучке. Поскольку
ящеры вымерли, фелидам выпала честь вести жизнь, практически свободную от хищников.
Везде он замечал множество резвящихся молодых зверей, а их матери следили за
потомством с выражением довольной усталости.
Он лениво представил себе продолжение собственной жизни. Он выбрал бы Пантеру
в спутницы жизни; она бы с удовольствием вынашивала его многочисленное потомство.
И какими превосходными охотниками и бойцами были бы их потомки! Он нахмурился.
Поскольку численность клана продолжала безудержно расти, им придётся уходить
всё дальше и дальше, чтобы найти достаточно пищи. И если другие королевства
животных также наслаждались процветанием, не наступит ли такое время, причём,
возможно, достаточно скоро, когда их новым врагом станет нужда? Если только...
Когда Хищнозуб лежал, растянувшись на широкой ветви и задумчиво облизывая лапы,
к нему приблизился Патриофелис. Хищнозуб почтительно встал и позволил своему
вождю устроиться поудобнее. Хищнозуб уже давно знал, что он был особым любимцем
Патриофелиса, который ценил его за охотничье мастерство. Он преданно служил
Рыщущим все эти годы, защищая территорию клана и неустанно разыскивая яйца ящеров.
Он даже слышал, как поговаривали, будто к нему уже приглядывались как к будущему
вождю. Хищнозубу было интересно, сколько ещё сможет прожить Патриофелис.
– Ты, наверное, утомился в пути, – сказал Патриофелис.
– Отнюдь, – ответил Хищнозуб.
– Превосходный ответ, – произнёс вождь, и они некоторое время наслаждались покоем
и взаимопониманием, молча лёжа рядом друг с другом.
– Теперь нас много, – произнёс Хищнозуб, глядя, как его знакомые-фелиды бродят
в подлеске.
– Да уж, это верно, – довольно промурлыкал Патриофелис.
Хищнозуб чуть промолчал, а затем ответил:
– Возможно, даже слишком много.
– Что ты имеешь в виду?
Хищнозуб подумал, что это слишком опрометчиво, но, пока он ещё купается в лучах
своей новой славы, не лучшее ли это время, чтобы его слова были услышаны?
– Мы добились успеха, это так, – сказал он, – Но чем больше нас будет, тем труднее
будет нам всем прокормиться.
Патриофелис удовлетворённо облизывал свой хвост:
– В лесу для нас всегда хватало еды.
– Но мы делим лес с множеством других животных. И с исчезновением ящеров они
тоже будут процветать, – заметил Хищнозуб. – Все мы питаемся одним и тем же.
И уже скоро пищи не будет хватать.
На морде Патриофелиса появилась задумчивость.
– Мир велик. Мы можем расширить свои кормовые угодья.
– Конечно, да, – ответил Хищнозуб, сделав уважительную паузу. Патриофелис нежно
шлёпнул Хищнозуба лапой:
– Сейчас в мире царит мир. Даже лучший охотник должен позволить себе отдохнуть.
– Да, но кто же станет охотиться на нас потом? Вот, в чём вопрос.
– Птицы мало что значат для нас, если это то, о чём ты думаешь.
– Нет, я думаю о других зверях.
– Звери никогда не охотились друг на друга – это не в их обычаях.
– Если бы мы были мудрее, мы стали бы первыми, кто так делает. – Хищнозуб повернулся
к вождю и понизил голос. Его уши были прижаты к голове.
– О чём ты говоришь, Хищнозуб? – мягко прорычал Патриофелис.
– Ровно о том, что ты слышал. С уходом ящеров все звери унаследуют землю. И
кто-то должен стать новыми правителями. И пусть ими станем мы.
Патриофелис пригладил когтями седеющую шерсть на горле.
– Как же ты пришёл к такому выводу?
– Мы должны искать больше пищи для себя, лучшей пищи.
– И где бы нам найти такую пищу?
Хищнозуб понизил голос ещё больше:
– Стоит лишь окинуть взглядом этот лес.
– Ты предлагаешь нам есть других зверей? – спросил потрясённый Патриофелис.
Хищнозуб сглотнул. Уже было слишком поздно идти на попятную.
– Позволь нам быть охотниками, а не добычей.
– А как же Договор?
– Действие Договора закончилось. Он сделал своё дело. Теперь это новый мир.
– Эти существа были нашими союзниками в борьбе с ящерами.
Хищнозуб фыркнул:
– Что-то я не видел, чтобы их было много. В лучшем случае они были слабыми союзниками.
Их вклад в победу был не таким большим, как наш. Кто работал больше нас? Фелиды
– вот, кто сделал для них землю безопасной.
– Фелиды не питаются другими зверями! – прорычал Патриофелис.
– Все мы ели плоть, – напомнил ему Хищнозуб.
– Только тех животных, которые уже умерли. Да, мы можем поедать падаль. Мы можем
питаться мертвечиной. Но мы никогда не охотились на живую добычу. Мы так не
живём.
– Мир изменился, и мы должны измениться вместе с ним.
– Мы не едим мясо.
– А я ем, – ответил Хищнозуб.
– Наши зубы не режут, – строго сказал Патриофелис.
– А мои – режут! – когда Хищнозуб произнёс это, он ощутил насыщенный запретный
вкус плоти и крови ящера во рту. По его зубам заструилась слюна.
Патриофелис вскочил, охваченный яростью. Его зрачки сузились в щёлочки.
– Договор отточил наши охотничьи инстинкты, – сказал Хищнозуб, опуская голову
в знак уважения к своему вождю. – Многие звери ели яйца, или, по крайней мере,
желток, чтобы подкрепить свои силы, и у некоторых из нас наверняка развился
вкус к мясу новорождённых ящеров. Кто-то жаждет большего.
– Я запрещаю это, – голос Патриофелиса дрожал от гнева.
Хищнозуб чувствовал, что вся его сила улетучилась.
– Если у тебя развились такие вкусы, – сказал Патриофелис, – ты должен их исправить.
Хищнозуб пробовал сделать это, и с каждым днём его негодование
только росло. Его вкусы не были неправильными: они были такими, как есть. Он
бродил по лесу, и всякий раз, когда он принимался за поиск личинок, насекомых
и плодов, его взгляд падал на других зверей.
Он хотел довериться Пантере. Если она должна была стать его спутницей, она должна
узнать о его позывах, и даже, возможно, разделять их. Но он также боялся, что
она, как и Патриофелис, станет его осуждать. Он помнил, как она смотрела на
него, когда он пожирал детёнышей в яйцах.
Он видел рукокрылов, планирующих со ствола на ствол, и корифодона на земле,
который пользовался своими могучими лапами, чтобы раскапывать землю в поисках
корней и клубней. Остромордые птилодусы слезали со ствола дерева в подлесок
и поедали семена. Временами он видел, как они охотятся на яйца ящеров, но всё,
что они могли сделать, бледно выглядело по сравнению с усилиями, которые прикладывали
фелиды. Рукокрылы, полагал он, были особенно бесполезными в этом деле: их паруса
лишь мешали им быстро и неожиданно подбираться к гнёздам по земле.
Другие животные едва замечали Хищнозуба. Он был лесным жителем, как и они сами,
и они его не боялись.
Сделать это было бы очень легко.
Двигаясь по ветвям, он следовал за пушистохвостым парамисом, который шуршал
листьями, шагая по подлеску.
Гибкие лапы Хищнозуба ступали мягко; он дышал настолько осторожно, что даже
не слышал сам себя. Он наблюдал. Он стал частью лесной тишины. Парамис, повернувшись
к нему спиной, был занят поеданием каких-то семян, которые нашёл на земле.
Внезапно Хищнозуб почувствовал, что его одолевает неуверенность. Он ещё никогда
не выслеживал свою пищу. Он заставил себя закрыть глаза.
«Уходи, – шёпотом взывал он к парамису. – Когда я открою глаза, тебя не должно
тут быть, чтобы не соблазнять меня».
Он медленно вдохнул и выдохнул десять раз и открыл глаза: парамис по-прежнему
оставался на месте и кормился. Неосторожный.
Слюна потекла по его зубам. Хищнозуб пытался развернуться на ветке, но его мускулы
напряглись, словно восстав против него. Он моргнул, ощутил, что видит нечётко,
и напряг глаза. И в этот момент он всё понял.
Хищнозуб точно знал, что он собирался делать, и ещё то, что после этого раза
мир уже не будет таким, как прежде.
Он огляделся. На него никто не смотрел.
Хищнозуб прыгнул. Обрушившись на парамиса, он придушил его весом своего тела,
сунув мордой в землю, чтобы приглушить его вопли. Он инстинктивно всадил свои
когти в его тело, чтобы удержать его на месте, затем сомкнул челюсти на шее
зверька и сжал их.
Парамис резко дёрнулся, задрожал на мгновение, и потом уже лежал неподвижно.
Пульс Хищнозуба сотрясал всё его тело. Он сделал это. Он убил. Хищнозуб поднял
голову и стал с любопытством разглядывать это существо. Видел ли это кто-нибудь?
Он быстро утащил парамиса в куст лавра и вгрызся в мягкую плоть его брюха. Мясо
и внутренности были тёплыми и легко поддавались его зубам.
Он с жадностью кормился. Это мясо на вкус сильно отличалось от плоти ящеров
– оно было теплее, в нём было больше крови. Оно опьяняло его, и он всё ел и
ел.
Наконец, насытившись, он нагрёб лапами листьев поверх трупа и оглядел подлесок,
прежде чем покинуть своё укрытие. После пиршества он ощутил сильную жажду и
направился к берегу ручья. В тихой воде отразилась его морда. Она была запачкана
кровью.
Он убил такого же зверя, как и он сам. Он съел его плоть, и её вкус заставил
трепетать всё его тело.
Он быстро опустил морду к воде, поэтому ему больше не пришлось смотреть на себя.
Сумрак с завистью смотрел, как поисковая партия его матери,
планируя, удалялась в лес. Едва солнце осветило горизонт, группа Папы тронулась
в путь – вместе с более чем дюжиной других, двигаясь в разные стороны среди
деревьев и направляясь к различным участкам побережья.
Ранее этим же утром Сумрак в последний раз попросил, чтобы его взяли с собой
и напомнил отцу, как тот в своё время сказал, что на острове в любом случае
не было гнёзд ящеров, так что это было бы совершенно безопасно, и тогда почему
бы им с Сильфидой не пойти вместе с остальными? Он думал, что это был неплохой
аргумент; Сильфида тоже так считала, тем более, что именно она его и придумала.
Но его отец просто снова отказал ему, а мать наказала им с Сильфидой вести себя
хорошо и быть на дереве, пока они не вернутся этим же вечером. За ними должна
была присматривать Бруба, старшая сестра, которую Сумрак едва знал.
– Наверное, это была наша первая и единственная возможность увидеть живых ящеров,
– сказала Сильфида, когда они вдвоём планировали через поляну, не особо стараясь
охотиться.
– Мы уже видели одного, – напомнил ей Сумрак.
– Он был мёртв, – ответила Сильфида. – Или практически мёртв.
Далеко внизу Сумрак чувствовал запах кетцаля, который уже начал гнить, вися
среди деревьев. Почему-то ему не нравилось думать о том, как его пожирают насекомые
и падальщики, сдирая плоть с его тела и крыльев до самых сухожилий и костей.
– Разве тебе не хотелось бы увидеть хотя бы гнездо? – спросила Сильфида. – Яйца
ящеров!
– Наверное, ничего этого нет, – откликнулся Сумрак.
– Но они могли бы быть. – Сильфида посмотрела на него. – Как ты думаешь?
– Что?
– А давай, сходим и посмотрим сами?
– Мы бы потерялись, – ответил Сумрак; однако, он уже заинтересовался её словами.
– Мы последовали бы за ними, – сказала Сильфида, указав головой в ту сторону,
куда отправилась последняя поисковая партия, и просто спрыгнула с ветви.
Сумрак увидел, куда они ушли.
– Нам стоит оставаться подальше за ними, – прошептал он. – Нас поймают…
– Не поймают, – сказала Сильфида. – Мы просто последуем за ними, спрячемся и
посмотрим, как они обыскивают берег.
– А как же Бруба? – спросил Сумрак.
– У неё на попечении осталась примерно пара дюжин молодых, и ещё двое её собственных.
Она на нас даже не взглянула. В любом случае, не думаю, что она сможет хотя
бы заметить, что мы отлучились. Этим утром она уже назвала меня тремя разными
именами.
Сумрак нервно захихикал. Ему не хотелось искать неприятности на свою голову.
И если Сильфида уже привыкла попадать в разные происшествия, то он был не таким.
И ему нравилось такое положение дел. Его физическая внешность привлекала достаточно
много внимания, и он полагал, что было бы не слишком умным шагом выяснять пределы
терпения колонии в целом, или своих собственных родителей в частности. Шуточка
Кливера насчёт изгнания по-прежнему сильно тревожила его.
И всё же ему хотелось совершить вылазку вместе с Сильфидой. Он сомневался насчёт
того, что они смогут увидеть ящера или хотя бы гнездо, но ему хотелось увидеть
берега острова и открытое небо… и ещё больше птиц в полёте.
– Да, – сказал он. – Давай, так и сделаем.
Сбежать оказалось на удивление легко.
В течение нескольких минут они парили среди большой группы молодняка, а затем,
пока Бруба не видела, просто свернули в лес. Они парили в воздухе, пока не обрели
уверенность в том, что их больше не было видно со стороны поляны, а затем совершили
посадку, задыхаясь от волнения.
Вдалеке Сумрак сумел различить нескольких рукокрылов из поисковой партии, планирующих
вперёд. Он обернулся в сторону секвойи и почувствовал, как у него в горле стоит
ком. Каждый день он покидал гостеприимные объятия дерева, отправляясь на охоту,
но никогда отлучался слишком надолго и, разумеется, никогда не терял дерево
из виду. Он посмотрел на кору у себя под когтями. Она была гладкой и пластинчатой
– не как кора секвойи. Он увидел, что Сильфида тоже оглядывается назад; если
она и чувствовала какие-то сомнения относительно их приключения, она об этом
ничего не говорила. Как и он сам.
– Вперёд, – сказала она.
Они устремились за остальными рукокрылами. Сумрак внезапно подумал, что всё,
что он когда-либо делал до этого – планировал взад-вперёд над поляной. Теперь
же, первый раз в жизни, он действительно куда-то отправлялся. И конечная цель
пути лежала за пределами его поля зрения.
Каждым планирующим прыжком он и Сильфида старались покрыть как можно большее
расстояние. Это было сложно, потому что лес рос густо и был труднопроходимым;
зачастую им приходилось отклоняться в сторону или снижаться, чтобы миновать
ветку. Когда они опускались к земле настолько близко, насколько хватало духу,
они садились на ствол и начинали трудный подъём, чтобы найти следующую присаду
для прыжка. Сумрак знал, что ему предстоит долгое и утомительное путешествие.
– Ты можешь лезть вверх хоть чуть-чуть побыстрее? – нетерпеливо спросила его
Сильфида.
– Нет, – задыхаясь, ответил он, – не могу.
Он проклинал свои отсутствующие когти и слабые задние лапы. Оглядываясь по сторонам,
он рассчитывал найти место, куда сквозь полог леса проникает сильный солнечный
свет, который мог бы вызвать образование теплового потока, способного поднять
его. Но здесь лес был гораздо темнее, а небо – почти полностью перекрыто деревьями
и растительностью. Сильфида полезла помедленнее, чтобы двигаться рядом с ним.
– Это просто потрясающе – знать, что Мама и Папа были охотниками на ящеров –
сказала она.
Сумрак кивнул в знак согласия. Он сам едва мог поверить в это. Даже если он
понимал, что Договор был большой ошибкой, он всё равно ощущал гордость, представляя
своего отца храбрым охотником за яйцами ящеров. Ведь это же просто невообразимо
– забраться в гнездо, возможно даже, охраняемое свирепыми ящерами. Может быть,
его отец следил с деревьев, и, когда
никто не смотрел, бесшумно планировал вниз, прямо в гнездо, и уничтожал яйца,
никем не замеченный. Но выбраться из гнезда было бы самой опасной частью предприятия.
Ведь нельзя было просто сделать планирующий прыжок и ускользнуть. Спасаясь бегством,
ему, должно быть, приходилось ползти по земле, и это было медленно и опасно.
Отец и мать, наверное, были ужасно умными и храбрыми.
– Готова поклясться, я бы прекрасно проявила себя в этом деле, – сказала Сильфида.
– Тогда тебе пришлось бы вести себя очень тихо, – добродушно ответил ей Сумрак.
– Я могу вести себя тихо, когда захочу. Просто представь себе, если бы всё было
по-другому и мы не покидали бы материк. Это просто потрясающе.
– Наверное, очень много рукокрылов погибло, занимаясь этим.
– Это не про меня, – сказал Сильфида. – Я бы была, как Мама. И все только и
думали бы о том, какая я скрытная и замечательная охотница. Даже Папа.
Сумрак промолчал в ответ, не желая разрушать фантазию Сильфиды. Они полезли
вдоль высокой ветки, отыскивая хорошую присаду для прыжка.
– Только не это, – с тревогой сказала Сильфида. – Мы уже потеряли их из виду.
Сумрак вгляделся в лесную темноту и не смог разглядеть других рукокрылов.
– Ещё и ты лезешь ужасно медленно, – пожаловалась Сильфида.
– Здесь же такая густая тень, – возразил Сумрак, и тут у него созрела мысль.
Он закрыл глаза, глубоко вдохнул и испустил долгий залп щелчков. Выждав мгновение,
он начал разглядывать мысленным взором образы, которые приносило ему эхо от
его сигналов. Первое эхо показало ему сплетение ветвей и стволов, а потом, мгновение
спустя, появилась яркая вспышка слегка мерцающих расправленных парусов.
– Я вижу их! – сказал он Сильфиде, открыв глаза.
– С помощью своего эха?
Он кивнул:
– Они просто дальше впереди.
Она закрыла глаза и испустила волну щелчков, затем нахмурилась и покачала головой:
– Не понимаю, как ты это делаешь. Ты спрашивал об этом Маму или Папу?
– Не было времени.
Сильфида хрюкнула:
– Ну, именно сейчас это умение очень даже полезно для нас.
Они планировали вслед за остальными рукокрылами. Мимо них промелькнула птица,
устремляясь ввысь, и Сумрак проводил её взглядом, сохраняя свою обычную задумчивость.
– А ты когда-нибудь… – осторожно начал он, – мечтала о том, чтобы летать?
Он никогда никому не рассказывал о своих мечтах, потому что они заставляли его
чувствовать себя виноватым. Но, возможно, он просто глупо себя вёл, и они иногда
появлялись у каждого.
Сильфида посмотрела на него.
– Нет, – ответила она.
– Правда? Совсем никогда? – он был разочарован.
– Никогда. А ты?
– Было раз или два, – соврал Сумрак. Он уже пожалел, что затронул этот вопрос.
Сильфида промолчала в ответ.
– Думаешь, я уродец? Да? – жалобно спросил Сумрак.
– Не уродец. Ты просто... иной.
– Я ощущаю себя иным, – признал он. Вдали от их дерева, в середине
леса, он мог говорить честнее. – Или, по крайней мере, я думаю, что ощущаю это.
Трудно сказать, что является нормальным. Ты ощущаешь себя нормальной?
– Думаю, да, – ответила Сильфида.
Сумрак силился подобрать правильные слова.
– А ты никогда не ощущала, что должна быть кем-то иным?
– О чём ты говоришь? – сердито спросила Сильфида.
– А разве ты никогда не хотела… – Сумрак осёкся и замолк.
– Чего? – она почти закричала, и Сумрак забеспокоился о том, что другие рукокрылы
могли бы их услышать. – Давай, рассказывай!
– Хорошо, хорошо, – прошептал он. – Ты никогда не хотела уметь летать?
Он внимательно следил за выражением на её мордочке.
– Это же невозможно, – ответила она.
– Но хотела ли ты этого когда-нибудь? – настаивал он.
– Да, конечно. Но мы не можем летать, поэтому зачем тратить время понапрасну,
думая об этом?
Сумрак ничего не ответил. Сильфида говорила, как Мама, и это его удивило.
– Ты отличаешься от остальных, Сумрак, но не настолько сильно. Думаешь,
что ты можешь летать?
– Нет, нет, – поспешно ответил он. Он никогда не рассказывал ей о своих тайных
попытках на Верхнем Пределе.
– Я не собираюсь никому рассказывать об этом, – сказала она. – Это было бы всё
равно, что сказать, что ты хочешь стать птицей.
– Я не хочу быть птицей, – настаивал он. – Просто, когда я видел, что ящер…
Сильфида поперхнулась:
– Ты хочешь быть ящером?
– Нет же! Но его крылья выглядели примерно как мои, и я не переставал удивляться:
если он может летать, то почему бы и мне не смочь?
– Ты что, не хочешь быть рукокрылом?
– Хочу, конечно. Просто мне жаль, что я не могу ещё и летать.
Они путешествовали молча. Прыжок. Подъём. Прыжок. Под ними в подлеске копошились
наземные обитатели. Сумрак ощущал к ним жалость; они должны просто ужасно пачкаться
в пыли, постоянно роясь в земле. Он разглядывал деревья. Ему попадались новые
виды, некоторые с широкими листьями, которые шелестели на лёгком ветру. Он видел
незнакомые мхи и лишайники, цепляющиеся за кору, и цветы, которых никогда не
встречал раньше. Он не знал названия ни одного из них. Его поразило, насколько
мало он знал, как мало видел. Крылатый ящер и рассказы его отца о прошлом заставили
его с болью осознать это. Он жил на дереве у поляны в лесу на острове, а его
окружал целый мир, невиданный ранее. Мысль об этом заставила его одновременно
ощутить волнение и испуг.
Сидя на ветке и отдыхая после долгого подъёма, Сумрак заметил, что впереди между
деревьями пробивается свет.
– Это, должно быть, поляна, – сказала Сильфида.
– Не поляна, – воскликнул Сумрак, бросаясь с ветки и обернувшись к сестре. –
Берег!
Бриз трепал его шерсть и нёс с собой непривычный для него аромат. Он не смог
разглядеть остальных рукокрылов впереди, и предположил, что они уже, наверное,
добрались до береговой линии и занялись поисками. Чтобы убедиться в этом, он
свернул в сторону с пути следования, не теряя при этом осторожности. Ему не
хотелось наткнуться прямо на них.
Когда они добрались до последнего ряда деревьев, свет заставил Сумрака прищуриться.
После лесного мрака он казался ослепительным. Сумраку удалось выбрать ветку,
покрытую густой листвой, где можно было спрятаться, и они сели на ней. Двигаясь
бок о бок, они с Сильфидой полезли по ветке в поисках хорошего места для наблюдения.
А потом он просто глазел по сторонам.
Всю свою жизнь он был окружён деревьями, ветвями и листьями. Теперь же обширное
пространство, раскинувшееся перед его глазами, словно давило ему на грудь. Ветер
трепал шерсть на его морде. Дыхание стало быстрым и неглубоким. Ему пришлось
развернуться и снова посмотреть в лес, чтобы успокоилось сердце. Это было уже
слишком.
– С тобой всё в порядке? – спросила Сильфида. Он заметил, что она тоже с трудом
дышала.
– Тут есть, на что посмотреть, – хриплым голосом сказал Сумрак.
– Да уж, есть, – согласилась сестра.
Он медленно развернулся обратно. Земля образовывала плавный склон длиной в несколько
ярдов, а затем резко спускалась к воде. До этого момента самое большое количество
воды, которое он когда-либо видел, находилось в большой расщелине на ветке секвойи.
Здесь же вода начиналась от самого берега, и всё продолжалась и продолжалась,
пока не достигала неба. Он сделал глубокий вдох. Тот солёный запах, который
он ощутил ранее, теперь был более острым. Поверхность воды ярко блестела, заставляя
Сумрака отвести от неё взгляд. Ещё он никогда раньше не видел такого простора
небес. Это вызвало у него желание прижаться к ветке и вцепиться в неё покрепче.
На мгновение он бросил взгляд на свои когти, вонзившиеся в кору. Потом он посмотрел
направо и налево вдоль побережья, но не заметил никаких признаков поисковых
партий.
– Как же они ищут? – Сумрак обратился к сестре шёпотом – на всякий случай, если
поблизости вдруг окажутся другие рукокрылы.
– А разве они не смотрят просто с деревьев?
Сумрак взглянул вниз, в путаницу кустов, травы и тени. Так было бы очень легко
что-то упустить.
– А разве им не нужно было бы спуститься на землю? – спросил он. – Чтобы разглядеть
получше?
Эта мысль заставила его содрогнуться. Рукокрылы вряд ли были достаточно проворными,
двигаясь на лапах. И на земле нельзя было оттолкнуться, чтобы начать планирующий
прыжок. Это стало бы ловушкой. Было трудно поверить то, что его родители шли
на такой ужасный риск в те годы, когда были охотниками на ящеров.
– Давай, просто посмотрим отсюда, – предложила Сильфида.
– Мы должны следить ещё и за другими рукокрылами, – напомнил ей Сумрак.
– А на что было бы похоже гнездо?
Сумрак фыркнул, поражённый их собственным невежеством. Они прошли весь этот
путь, не имея чёткого представления о том, что они должны были искать.
– Должно быть похоже на гнездо птицы, разве не так? – ответил он. – Только на
земле. Круг, сделанный из листьев, веток и прутьев.
Это казалось довольно логичным.
– Там, внизу, всё вперемешку, – сказала Сильфида.
У Сумрака появилась мысль. Он закрыл глаза и испустил звук. Волны его эха проникли
сквозь тени и смесь красок, и вернулись, принося потрясающе чёткий образ.
– Ты пользуешься своими охотничьими щелчками? – услышал он вопрос Сильфиды.
Он кивнул, продолжая изучать ландшафт при помощи звука:
Трава.
Веточка лавра.
Камни.
Куст чая.
Насыпь из листьев...
Он позволил своим эхо-сигналам задержаться на ней. Это было нечто большее, чем
просто насыпь. Это был круг из листвы – и прямо в его середине лежало нечто
яйцевидной формы.
Глаза Сумрака распахнулись, сердце тяжело забилось.
– Там гнездо! – прохрипел он.
Теперь, когда он нашёл его, он ощутил себя совершенно неподготовленным.
Он в испуге оглядывался по сторонам. Где же были ящеры-родители? Появятся ли
они с неба, как кетцаль, или с земли? А может, с деревьев?
– Где? Где оно? – нетерпеливо спросила Сильфида.
Он указал ей направление, кивнув головой:
– Там.
– Ты так думаешь? – голос Сильфиды звучал неуверенно.
Сумрак поглядел туда. Простым взглядом он различал его не так уверенно. Яйцо
было явно крупнее птичьего – однажды он видел одно разбившееся, упавшее на землю.
Это было гораздо больше и тяжелее, с более острыми концами. Оно лежало на листовой
подстилке, слегка покосившись.
– Мы должны кому-то рассказать об этом, – сказал Сумрак.
– Если расскажем, нас ждут большие неприятности за то, что сбежали, – ответила
Сильфида.
Сумрак вспомнил, как вёл себя отец на собрании.
– А вдруг это настоящее гнездо! – сказал он.
– Лучше бы нам в этом убедиться, Сумрак.
– Откуда я знаю, на что похоже яйцо ящера? Это не из тех вещей, о которых нам
каждый день говорят Мама или Папа!
– Мы бы сразу поняли, настоящее ли оно, – ответила Сильфида с глупой уверенностью.
Сумрак в нерешительности скрипнул зубами. Он боялся гнева своего отца. Но ему
казалась невыносимой сама мысль о том, чтобы ничего не делать, когда это могло
быть настоящее гнездо ящеров.
– Я лучше подойду поближе.
– Нет, пойду я, – возразила Сильфида. – Я старше.
– На целых три секунды!
– Я быстрее двигаюсь по земле. У тебя слабые лапы.
Сумрак был поражён, увидев охотничий азарт в её глазах.
– Нет, – быстро ответил он. – Я увидел его первым. И одному из нас следует остаться
здесь, чтобы следить за окрестностями.
– Боишься, что я уничтожу яйцо, а не ты, – заявила Сильфида.
Сумрак не хотел ввязываться в спор с нею, поэтому прежде, чем она смогла возразить,
он спрыгнул с ветки и спланировал на открытое место. Он приземлился как близко
к гнезду, как смог. В тот момент, когда он коснулся земли, он понял, что совершил
ужасную ошибку. Он ни разу в жизни не касался лапами земли. Сумрак оглянулся
через плечо на деревья – они казались такими далёкими. Он разглядел Сильфиду,
сжавшуюся в комочек на ветке и глядящую на него сверху. Ему хотелось побыстрее
вернуться к ней, но он не позволил бы себе быть таким трусливым. Переставляя
слабые лапы, он пополз среди жёсткой растительности подлеска. Добравшись до
гнезда, он вскарабкался на невысокий вал по его краю. Край гнезда уходил вниз,
образуя яму неправильной формы.
На её дне, не больше, чем в нескольких дюймах от него, лежало яйцо.
Сумрак съёжился, в страхе оглядываясь по сторонам. Что же толкнуло его спуститься
сюда и сделать себя таким уязвимым? Поблизости могли бы быть взрослые животные.
А само яйцо? Готово ли оно проклюнуться, или было лишь недавно отложено? Оно
могло в любой момент задрожать и начать трескаться. Даже новорождённый ящер
был бы крупнее его, и ему вряд ли нужно будет жевать Сумрака перед тем, как
проглотить.
Но настоящее ли это яйцо? Ему всё равно нужно было подойти поближе. Сумрак сделал
глубокий вдох, затаил дыхание и бросился вперёд, пока его нос не упёрся в скорлупу.
Он понюхал. Оно пахло землей. Он коснулся его своим когтем. Оно совсем не было
тёплым – разве оно не должно быть тёплым? – а когда он, сбитый с толку, убрал
коготь, от поверхности яйца отшелушился кусочек. Он хрюкнул от удивления. Это
была не скорлупа, от которой откололся кусочек. Это была застывшая грязь. Он
снова посмотрел на яйцо, и там, откуда отвалилась грязь, увидел то, что она
скрывала.
Это была всего лишь гигантская сосновая шишка, покрытая грязью!
Сумрак рассмеялся, чувствуя облегчение. Ему хотелось дать знать Сильфиде, что
с ним всё в порядке, но он не хотел окликать её, если вдруг рядом окажется кто-нибудь
из их колонии. Подняв паруса, он помахал ей. У него свело от отвращения живот,
когда он понял, что Сильфида неистово хлопала своими парусами.
В подлеске что-то зашуршало.
Сумрак резко обернулся. Край гнезда был достаточно высоким, и он мешал ему разглядеть,
что находилось на земле вокруг. Шум был очень близко; судя по звуку, это было
нечто большое. Был ли это ящер? Его сердце затрепетало.
Он яростно бросился на край гнезда; шум становился всё громче, трещали ветки.
Краем глаза он увидел, как взлетели несколько листьев. Его охватила ужасная
слабость. Он был застигнут на земле, такой медлительный и беспомощный.
Шелест стал ещё громче и ближе, чем раньше. Если он ничего не предпримет, его
могут съесть. Внезапное, всеохватное желание выжить преодолело его слабость.
Прежде, чем он сам понял, что делал, он подпрыгнул в воздух и начал быстро хлопать
своими парусами. Сила, какой он никогда раньше не ощущал, разлилась от его груди
к плечам, вниз по предплечьям, и ударила в его пальцы, словно разветвлённая
молния. Дыхание ускорилось; сердце билось неистово, но ровно. Задержки между
движениями его парусов вверх и вниз совершенно пропали, и он знал лишь, что
его передние лапы и паруса находились в бесконечном движении.
Он поднимался вверх.
Земля уходила из-под него. Один фут, два, три! На сей раз никакой восходящий
воздушный поток не помогал ему. Всему причиной были лишь его собственные силы.
Он мог отрываться от земли! Теперь ни один хищник не смог бы добыть его. Он
продолжал глядеть из стороны в сторону, видя размытое пятно своих парусов и
едва понимая, как это было возможно. Всё было так, словно все прошлые препятствия,
мешавшие ему махать крыльями, исчезли, наконец, в один миг.
Под ним из подлеска в воздух взмыло нечто крылатое, с клювом, набитым прутиками.
Это была всего лишь птица, собиравшая материал для постройки гнезда! Именно
она напугала его до полусмерти. На земле она издавала звуки, словно какое-то
огромное существо.
Сумрак уже не просто поднимался; он двигался вперёд, набирая скорость. Поворачивая
к деревьям, он закружился на месте из стороны в сторону, совершенно не зная,
как управлять собственными силами. Всё тело внезапно показалось ему совершенно
чуждым, и он не доверял себе совершение посадки. Он заметил, как Сильфида с
удивлением таращилась на него, сидя на конце ветки. Он перестал махать крыльями,
раскинул их неподвижно и спланировал к ней, качнув ветку.
– Ты летел, – удивлённо произнесла Сильфида.
– Я летел, – прохрипел он.
Какое-то мгновение они оба молчали, пока он переводил дух.
– Это всё из-за скорости, – взволнованно произнёс он. – Просто раньше я никогда
не махал достаточно быстро!
– Раньше? Ты пробовал это и раньше? – воскликнула Сильфида.
Он поморщился: теперь его тайна стала явью.
– Ну, всего лишь несколько раз.
– На Верхнем Пределе, верно? – спросила она. – Я знала! Я знала, что ты занимаешься
там чем-то странным!
– Я пробовал подражать птицам, но ничего не получалось, потому что им не нужно
махать крыльями так быстро, как мне!
Сильфида нетерпеливо подалась вперёд:
– Покажи мне!
– Не здесь, – сказал он. Он боялся, что одна из поисковых партий могла бы услышать
или увидеть их, и пришла бы сюда, чтобы разобраться в происходящем.
Несколькими планирующими прыжками они углубились обратно в лес и устроились
на раскидистом дереве.
Сумрак сделал глубокий вдох и закрыл глаза, пытаясь воссоздать как можно более
точное ощущение полёта. Он понял, что будет проще продемонстрировать это на
собственных парусах.
– Вниз и вперёд, вот так, вытягивая их, а потом тебе нужно согнуть их…
– Согнуть в локтях и запястьях? – спросила Сильфида, внимательно наблюдая за
ним.
– Да. А потом, смотри, ты сразу же возвращаешь их обратно, выгнутыми вверх.
Поднимай их над своей головой. А затем начинаешь всё заново.
– Только и всего? – переспросила Сильфида, явно не впечатлённая.
– Только и всего.
– Это должно быть несложно.
– Ты должна махать быстро, – сказал ей Сумрак, ощущая лёгкое раздражение. Если
она и дальше хотела вести себя столь самоуверенно, когда дело касалось этого,
ему, возможно и не захотелось бы, чтобы она начала летать.
– Насколько быстро? – спросила она.
– Насколько сможешь.
– Хорошо, – сказав это, Сильфида прыгнула.
Отпустив ветку, она начала двигать своими парусами вверх-вниз. Она прикладывала
все силы, но её взмахи были вялыми, а паруса выгибались при каждом движении
вниз. Неистово молотя ими по воздуху, она медленно, но верно двигалась, но исключительно
к земле.
– Держи свои паруса натянутыми! – сказал ей Сумрак. Несмотря на то, что она
его раздражала, ему не хотелось видеть, что у неё ничего не получается. Если
бы она смогла это сделать, можно было бы предположить, что так же смогли бы
сделать и другие, и он больше не будет одиноким. Он не был бы отщепенцем.
– Маши быстрее! Не забудь сгибать их, когда поднимаешь.
Это не помогало, но она упорно продолжала, снижаясь всякий раз. Со своей ветки
Сумрак мог расслышать, как она криками даёт выход силам и огорчению.
Когда она, наконец, сдалась и спланировала на нижние ветви дерева, то даже не
попыталась подняться наверх, к Сумраку. Поэтому он сам спустился к ней, сделав
прыжок.
– Почему у меня ничего не получилось? – задыхаясь, спросила Сильфида.
– Не знаю. Ты махала, как могла?
– Да!
– Научишься ещё, – уверенным голосом сказал он, надеясь скрыть собственные сомнения.
– Первые несколько раз у меня тоже совсем ничего не получилось.
– Попозже я попробую ещё разок, – сказала Сильфида.
– Хорошо.
– Наверное, нам уже стоит возвращаться.
Сумрак кивнул. Возможность находки гнезда ящеров больше не выглядела такой уж
соблазнительной. Гораздо более захватывающее событие, какое он только мог себе
вообразить, только что случилась с ним самим, и память о его первом полёте пульсировала
в каждом мускуле и сухожилии его тела.
На обратном пути к секвойе Сумрак не знал, лететь ли ему снова.
Ему не хотелось, чтобы Сильфида думала, что он дразнит её и пытается огорчить.
Но его плечи, грудная клетка и передние лапы теперь ощущались иначе. Стремление
махать ими было всепоглощающим, и он отчаянно пытался удостовериться, что может
сделать это вновь, что это была не просто какая-то странная случайность.
На середине прыжка он сделал первый взмах. Его паруса пошли вниз. Поднятый ими
ветер обдувал его морду. Он устремился вперёд, поднимаясь. Затем он согнул свои
локти и запястья, наполовину свернув паруса, выгибая передний край вверх, и
поднял их со всей силы. А потом, лишь через считанные секунды, ему больше не
требовалось задумываться. Инстинкт, так долго подавлявшийся, вступил в действие.
Он внимательно следил за тем, чтобы не вылететь слишком далеко вперёд Сильфиды,
сворачивая назад, так что он мог попрактиковаться в технике поворотов. Их было
сложно делать, и он не привык путешествовать среди ветвей на такой скорости.
Пару раз он едва осознавал свои действия.
Приземление было ещё одной трудностью, поскольку даже в лучшие времена у него
была склонность заходить на посадку слишком быстро. Сейчас же, прикладывая собственные
усилия, он ещё меньше контролировал ситуацию. На данный момент он просто перешёл
бы на планирующий полёт, чтобы сбросить скорость, и совершил бы посадку, как
он всегда это делал. Он чувствовал, что это не совсем правильно, но это могло
помочь ему на какое-то время.
Как он отказывался от этого и лишь планировал все эти месяцы? Этот способ было
так неэффективен, его возможности – такими ограниченными, а земля всегда тянула
к себе. Во время полёта все эти ограничения отпадают сами собой. Он мог подниматься
и опускаться, когда сам этого хотел. Его тело словно терпеливо ожидало, пока
он не осознает всю глубину своих способностей. Это был несомненный триумф.
Усталость была единственной ценой, которую ему приходилось платить. Он мог лететь
лишь чуть больше минуты, но потом начинал задыхаться и должен был отдыхать.
Он надеялся, что со временем его выносливость улучшится.
– Я хочу попытаться ещё раз, – сказала Сильфида. – Я наблюдала за тобой. Думаю,
теперь я смогу это сделать.
– Давай посмотрим, – ответил Сумрак. – Я не могу быть единственным, кто может
так делать. Это как подъём на восходящих потоках воздуха – никто не задумывался
над тем, чтобы попробовать это. Если я могу так делать, то и другие смогут!
Сильфида с криком взмыла в воздух и замахала парусами. Когда летел сам Сумрак,
он видел лишь размытое пятно на месте собственных парусов. Наблюдая за сестрой,
он легко мог сосчитать каждый из её взмахов. Они были далеко не такими быстрыми,
как нужно. И вновь она стала терять высоту, резкими рывками опускаясь всё вниз
и вниз. Совершенно подавленная, она совершила посадку.
– Я не могу заставить свои паруса двигаться хоть немного быстрее, – произнесла
Сильфида ломающимся голосом.
Сумрак спорхнул к ней, но она отказывалась глядеть на него. Его восторг улетучился.
– Сначала ты видишь в темноте, – пробормотала она, – а теперь ещё это.
– Прости, – сказал он.
– Я же твоя сестра! Я тоже должна уметь это делать!
– Я тоже этого не понимаю.
– О, зато я понимаю, – сказала она после паузы. – Ты другой, Сумрак. И всегда
был таким. Но это – твой полёт – затмевает всё остальное.
– Должны быть и другие, кто может…
Сильфида оборвала его:
– Ни один другой рукокрыл никогда не летал, Сумрак.
– Во всяком случае, мы этого не знаем.
– Это неправильно.
Её слова уязвили его, потому что его самого беспокоила эта же мысль. Но всё
равно, он не был готов сдаваться.
– Если что-то является необычным или новым, одно лишь это не делает его неправильным,
– он настаивал.
– Я этого не знаю, – парировала она, бросив на него сердитый взгляд. – Всё,
что я знаю – это то, что полётом занимаются только птицы.
– И крылатые ящеры, – напомнил он.
Внезапно он вспомнил сон, который приснился ему прошлой ночью. «Даю тебе
мои крылья», – сказал ему мёртвый ящер. Это был только сон, но он всё равно
заставлял его чувствовать боль.
– Рукокрылы созданы для планирующих прыжков, – сказала Сильфида.
– Я не уверен, что это про меня, – сказал Сумрак. – Мои паруса никогда не планировали,
как нужно. Они всегда хотели махать. Всегда!
Это был первый раз, когда он признал это, и тайна, так долго пребывавшая в оковах
внутри него, вырвалась на свободу с торжествующим криком.
– Как я уже сказала, это как раз то, что делает тебя другим. Это неестественно.
– Сильфида выдержала паузу, как будто спрашивая себя, стоит ли говорить эти
слова. – Всё это похоже на то, что ты не совсем рукокрыл.
Сердце Сумрака забилось.
– Не говори так. Я – рукокрыл!
Охваченный страхом, он почти прокричал это. Он не хотел настолько сильно отличаться
от всех. Его ужасала сама мысль об этом.
В этот момент он жалел, что не может отменить всего этого. Если бы он просто
не спустился на землю. Если бы эта злополучная птица просто не искала прутья
поблизости и не напугала бы его до полусмерти. Если бы он просто не замахал
парусами.
– Быть «другим» – это неправильно? – спросил он Сильфиду.
Она хрюкнула.
– Папа будет очень злиться.
– Думаешь?
– Он – предводитель колонии. Думаешь, ему хочется иметь сына, который порхает,
словно птица?
Сумрак сглотнул.
– И помни, что сказала Мама. Веди себя, как вся колония, или же ты рискуешь
быть отвергнутым колонией.
– Ты же никому не станешь говорить об этом, – поспешно сказал Сумрак. – Обещай
мне, Сильфида.
– Не волнуйся, – добродушно произнесла она. – Обещаю. Я сохраню твою тайну.
Хищнозуб бродил по лесу.
После своего первого убийства его сжигал стыд – почти такой же острый, как боль,
которая сводила его кишки. На берегу ручья его вырвало, и он выплюнул часть
проглоченного, а затем вернулся к Рыщущим, обещая себе, что никогда больше не
станет делать этого. Патриофелис прав: это было варварство. Но прошёл день,
за ним другой, а память об этой тёплой плоти парамиса ни разу не покидала его.
Она сохранялась у него во рту, покалывая слюнные железы. Поверхность его зубов
не могла забыть экстаз разрывания плоти. Его сознание стало полем затяжной битвы,
где мысли воевали друг с другом снова и снова, до самого истощения.
Это было неестественным; это было естественно.
Он не мог делать этого ещё раз; он хотел бы сделать это ещё раз.
Даже когда он спал, его мучали видения охоты, которые приносили в равной мере
и угрызения совести, и восторг.
Уже наступала ночь, и он был в чаще леса; его зрачки расширились. В голове повторялись
два слова.
«Я должен».
Он ушёл подальше от остальных фелид, но следовало убедиться, что за ним не наблюдают
никакие другие звери.
Он очистил свой ум от всех прочих мыслей и сомнений.
Его зубы оскалились, ноздри расширились.
Там.
Мелкий наземный зверёк копал корешки у основания дерева. Хищнозуб осторожно
подкрался к нему сзади. Это был не «он» и не «она». Это было «это». Это не было
ни сыном, ни дочерью, ни отцом, ни матерью. Это было добычей. Это принадлежало
ему, и было предназначено для пожирания.
Под его лапой хрустнул прутик; корнеед обернулся и увидел его. Они взглянули
друг другу в глаза. Сначала приземистое тело корнееда не выказало ни следа тревоги.
Встреча в лесу с фелидами была обычным делом, и все звери, встречаясь друг с
другом, вели себя мирно. Но на сей раз корнеед, видимо, почувствовал в Хищнозубе
нечто иное, чем простое безразличие.
Хищнозуб увидел, как он напрягся, готовый к бегству.
«Нет!» – взвизгнуло существо.
Хищнозуб бросился вперёд, а затем прыгнул. Это была отвратительная схватка.
Корнеед, сокрушённый всей его силой, царапаясь и кусаясь, дважды выкручивался
из челюстей Хищнозуба и пытался уползти прочь на своих израненных лапах. Но
каждый раз Хищнозуб опять хватал его, сильнее сжимая его горло. Убийство потребовало
намного больше времени, чем ожидал Хищнозуб. Это дело было шумным, воняло потом
и грязью. Когда тело пожирателя корешков, наконец, обмякло, Хищнозуб забеспокоился:
их шум наверняка услышали. Тяжело дыша, он уволок тушу в густые заросли кустов
чая. Его дыхание стало беспорядочным и прерывистым. Он на мгновение прислушался,
но ничего не услышал рядом с собой. А потом он уже просто не мог ждать ни секунды.
Кровь толчками бежала по его жилам, и он почти изнывал от желания. Он перевернул
корнееда мордой вниз, чтобы больше не приходилось смотреть в его мёртвые глаза,
и разорвал мягкую плоть его брюха. Он знал, что ему нужно кормиться побыстрее,
потому что сильный пьянящий запах из кишок растёкся бы по лесу со скоростью
бриза.
Он ел, словно изголодавшееся за много дней существо, не замечая ничего вокруг.
Когда он поднял голову, чтобы отдышаться, оказалось, что с другой стороны кустарников,
не дальше, чем с пяти футов, за ним наблюдала Пантера.
– Что же ты наделал? – прошептала она.
Её нос дрожал от запаха; усы подёргивались от волнения, а уши стояли торчком.
Её удивление заставило его осознать, как он мог выглядеть со стороны: кровавое
месиво вместо морды и лохмотья плоти, застрявшие у него между зубами.
– Нам предназначено делать это, – спокойно сказал он. – Попробуй кусочек.
Она сделала шаг назад.
– Пантера, – произнёс он, уязвлённый страхом и отвращением, светящимися в её
глазах. – Это уклад будущего. Так мы будем править.
Она развернулась и побежала прочь.
СОДЕРЖАНИЕЧасть I: ОСТРОВ
Часть II: МАТЕРИК
|