Главная | Библиотека | Форум | Гостевая книга |
Читая данную книгу, следует принимать во внимание время её выхода в свет и политическую обстановку в Советском Союзе в те годы. В настоящее время знания в области генетики значительно расширились, а вклад некоторых учёных (в частности, Т. Д. Лысенко) в науку оценивается иначе, чем на момент написания книги. Поэтому предлагаемая вашему вниманию книга скорее имеет интерес для истории науки, нежели является источником современных научных представлений по затрагиваемым в ней вопросам.
А. И. Молодчиков
Лютер Бербанк
А. И. МОЛОДЧИКОВ
634
М-75
ЛЮТЕР БЕРБАНК
САДОВОД «ЧУДОТВОРЕЦ»
ГОСУДАРСТВЕННОЕ
АНТИРЕЛИГИОЗНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА * 1937
Книга в простом и доступном изложении освещает жизнь, работу, достижения
и творческие пути создателя новых растений, знаменитого американского
садовода Лютера Бербанка. Рассчитана на широкий круг читателей. |
Отв. редактор Л. Цетлин. Тех. редактор И. Гохман. Уполномоченный Главлита № Б-26528. Сдана в наб. 16/VIII-37 г. Подписана к печати 14/XII-37 г. Тираж 10200. Бумага 84 Х 08 1/32. Печатн, лист. 9,25. Учетн.-авт. листов 9,5
Инд. Б-2. Гаиз № 49. Зак. типографии 564.
17 Ф-ка нац. книги ОГИЗ’а РСФСР треста «Полиграфкнига»
Москва, Шлюзовая наб., д. № 10.
Больше десяти лет прошло с тех пор, как умер Лютер Бербанк, замечательная
деятельность которого на протяжении полустолетия привлекала к себе внимание
человечества.
Лютер Бербанк, как и наш незабвенный Иван Владимирович Мичурин, широко известен
в области перестройки и создания новых растений.
Несмотря на то, что растительный мир земли служит основой существования и
благосостояния людей, освоение его богатств и особенно улучшение и переделка
его все еще остаются проблемами, к разрешению которых на научных основах
только недавно приступили. Огромно разнообразие видов дикой флоры, но из
них лишь ничтожно малое число форм введено в сельскохозяйственную культуру
и улучшено человеком.
Лишь начиная с последней четверти XIX в. в Соединенных штатах Северной Америки
развернулась деятельность смелого преобразователя и творца новых растений
Лютера Бербанка, вызывавшая удивление и восхищение его современников и заслужившая
благодарность потомков.
Не боясь преувеличения, можно утверждать, что Бербанком улучшено, перестроено
и создано заново не меньше форм культурных растений, чем до него за два века
всеми растениеводами и селекционерами, вместе взятыми.
Все новые и новые усовершенствованные и улучшенные сорта и формы культурных
растений ежегодно выходили из рук Бербанка и первое время носили его имя,
но дальше связи нового сорта с его творцом ослабевали и терялись. Многие
тысячи новых форм выведены Бербанком, но сколько именно, — никто не мог точно
сказать даже при его жизни.
Одно было несомненно: новые культурные растения, создаваемые Бербанком, быстро
заселили тысячи гектар, обогащали Америку и распространялись далеко за ее
пределами. Замечательные сливы, кактусы без колючек, голубой мак, огромные
амариллисы — все это выходило из рук «калифорнийского волшебника».
Но в шумихе славы, созданной вокруг его имени, было много сенсаций и восторгов
буржуазных писак и мало правды о замечательной деятельности гениального селекционера.
Его заслуги шире и глубже. Он был первым ярким художником-творцом, прокладывавшим
путь к созданию новых растительных форм по усмотрению человека.
Его способы работы над растением усвоены в наши дни тысячами селекционеров.
Бербанк не шел проторенной дорогой официальной науки, а внимательно наблюдал
жизнь растений, находил приемы их воспитания, взращивания и способы перестройки.
Ученый самоучка, неутомимый труженик, тонкий художник и гениальный садовод
— все качества, необходимые для творчества новых растений, совмещались в
личности этого скромного, целеустремленного, на-диво одаренного и обаятельного
человека.
Он с энтузиазмом звал за собой всех, кто хотел участием в перестройке мира
растений содействовать обогащению и украшению земли — обиталища человека.
Бербанк неутомимо работал и глубоко верил в творческие силы трудящихся.
В книге, подытоживавшей его творческий путь (написана им совместно с В. Холлом),
— «Жатва жизни»,— Бербанк говорит: «Ботаника — наука, изучающая растения
в их нынешнем или прошлом состоянии. Моя же работа была направлена к тому,
чтобы открыть, чем они могут быть в будущем... Наука — истинная наука — тесно
связана с человеческими потребностями, нуждами и желаниями и с нашими стремлениями
к счастью, и поэтому она представляется мне таким прекрасным призванием и
таким чудесным занятием. Я не испытываю никакой радости, когда перед моим
именем ставят слово «доктор», но я могу радоваться, как ребенок, когда мне
удается дать миру лучшую редиску или какой-нибудь цветок с новыми свойствами
и новой окраской».
В этом высказывании — весь Бербанк, близкий нам, участникам великого социалистического
строительства. Для нас жизнь и творческий путь Бербанка представляют огромный
практический, производственный интерес так же, как и замечательная деятельность
нашего Ивана Владимировича Мичурина. Каждый из них по-своему трудился над
превращением земли в цветущий сад. И оба они оставили человечеству многое,
что должно быть усвоено широчайшими массами трудящихся.
Богатое наследство Ивана Владимировича Мичурина прочно воспринято нашим растениеводческим
активом, передовиками-опытниками садов и полей. Вся советская общественность
с живейшим интересом и напряженным вниманием следит за практическим осуществлением
мичуринского дела перестройки и обновления культурной флоры, В хатах-лабораториях,
в школах, в колхозах и совхозах так же, как и в научно-исследовательских
учреждениях, тысячи энтузиастов ставят опыты, ведут исследования и продолжают
мичуринское дело перестройки растений.
Бербанк не мог и мечтать о переключении его трудов во всенародное движение
опытников-растениеводов. Но мы, преобразуя землю, широко привлекаем все наиболее
ценное из наследства мировой культуры. Мы не можем обойти и Бербанка, тем
более, что его методы и приемы составляют одно целое с творческим наследством
Мичурина.
О Бербанке много писали. Но, пересматривая литературу о нем, убеждаешься,
что его не поняли и не умели оценить не только буржуазные литераторы, рассказывавшие
о нем всякий вздор, но даже и его ученые друзья. И до сих пор, кроме бесхитростной,
искренней, хотя наивной в научных и философских высказываниях автобиографической
книжки Бербанка «Жатва жизни», нет работ, правильно освещающих личность и
творчество гениального «садовода-чудотворца».
Если даже сам Бербанк не мог правильно оценить научную сторону своих замечательных
достижений, то его ученые коллеги не скрывали своего иронически-пренебрежительного
отношения к нему как натуралисту. Цеховая ограниченность профессиональных
ученых и их отрыв от практики мешали разглядеть научную ценность бербанковских
работ. Этому немало содействовал невольно и он сам, так как не мог дать научного
объяснения правильно установленным наблюдениями фактам: Бербанк многое понимал,
но не умел излагать, не владел научным языком. Правильность своих наблюдений
он документировал удивительными плодами, новыми деревьями, цветами. Ни один
ученый педант не мог отрицать достижений Бербанка, но, так как они не укладывались
в «научные» рамки того времени, их объявили «ненаучными».
Бербанк во многом опередил современную ему науку о растениях, и некому было
в его время научно, объяснить его успехи, а сам он этого сделать не умел.
Прекрасно понимая «язык природы», он не мог уверенно пользоваться языком
биологов. Так установился взгляд, что Бербанк только «замечательный практик-растениевод».
В передовой буржуазной стране — в Соединенных штатах Америки, на родине Бербанка,—
повторилось, примерно, то же самое, что случилось и в полудикой царской России
с творцом, новых растений — Иваном Владимировичем Мичуриным. Но деловитые
американские буржуа-предприниматели умели эксплоатировать талант своего замечательного
соотечественника, a в царской России творчество Мичурина не было ни понято,
ни использовано практически.
Творческий путь Бербанка, предоставленного самому себе, был очень тяжелым.
Но только потому, что Бербанк, живя в мире капиталистического хозяйства,
мог отстаивать свое право на творчество, добывая средства от доходов коммерческого
садоводства, авторы предисловия к русскому переводу его «Жатвы жизни» еще
в 1930 г. объявляли Бербанка «владельцем крупного, скорее коммерческого,
чем исследовательского предприятия, для нас социально чужим».
Именно так, собственником-предпринимателем, умеющим «хорошо делать деньги»,
изображали его бесчисленные журналисты мировой буржуазной печати, возводя
по-своему в достоинство то, что для Бербанка было проклятой необходимостью.
Наши советские исследователи освобождены в своем социалистическом отечестве
от тяжелой необходимости зарабатывать средства для осуществления своих научно-опытных
работ; они пользуются заботами и поддержкой всей страны. А наша подрастающая,
самая счастливая в мире, советская молодежь не может представить себе и понять
без разъяснений, каким мучительным был творческий путь таких замечательных
людей, как Мичурин и Лютер Бербанк.
Своими неутомимыми трудами селекционера Бербанк обогащал Америку. И буржуазные
соотечественники ценили его творческий мозг лишь как неиссякаемый источник
новых и новых доходов. Никто в капиталистическом мире не интересовался всерьез
многогранной личностью этого замечательного человека, никому не было дела
до его творческих устремлений. Идеи и мысли, вдохновлявшие Бербанка, были
чужды людям, распоряжавшимся не только материальными благами Америки, но
и ее культурой.
Бербанка ненавидели как пропагандиста учения Дарвина; его с подлостью лавочников-торгашей
травили церковники, так как чуяли в нем смертельного врага: созданием новых
растений он сделал для пропаганды дарвинизма и для борьбы с религиями и верой
в бога несравненно больше, чем это в состоянии были сделать самые пламенные
лекторы и книжные пропагандисты дарвиновского учения.
Бербанк разрушил веру в божественное происхождение всего разнообразия живых
форм на земле.
Вопрос о том, почему все великое разнообразие растений и животных так замечательно
устроено и приспособлено к жизни, веками оставался не разрешенным наукой
и зксплоатировался представителями всевозможных религий как доказательство
«благости всевышнего».
Только гениальный Дарвин объяснил развитие жизни и неиссякаемое возникновение
новых форм живых существ силами, действующими на самой земле. Дарвин нанес
смертельный удар религиям, так как впервые «таинственные» явления природы
низвел с небес на землю. Эволюционная теория естественного отбора ярко и
убедительно раскрыла вздорность библейской сказки о «сотворении мира богом».
Если дарвиновское материалистическое объяснение развития жизни отвергло как
сказку «шесть дней творения», то Лютеру Бербанку, как продолжателю дела Дарвина,
принадлежит честь практического разоблачения лживости всякой религии. Именно
в этом антирелигиозное значение всей деятельности Бербанка как селекционера-оригинатора,
доказавшего, что человек, овладев силами природы, становится активным создателем
более совершенных форм растений, чем даже возникающие в естественном процессе
эволюции.
Бербанк разрушал веру в бога и «божественные чудеса» простым и действенным
способом — он сам творил новые растения, руками и умом человека, но его «чудеса»
были только первыми уверенными шагами в новый мир преображаемой человеком
природы, который уже создается на просторах нашей социалистической родины.
Можем ли мы предать забвению Лютера Бербанка, не усвоив всего того, что полезно
в нашей практике социалистического растениеводства, равнодушно предоставляя
истории обобщать и подытоживать его замечательную деятельность?
Жизнь и творчество Бербанка во многом поучительны для нас. Его методы и приемы
работы должны найти широкое применение в нашем растениеводстве до хат-лабораторий
включительно. Творческий жизненный путь Бербанка, как и Мичурина, следует
изучить и продумать как образец энтузиазма, неутомимого упорства и замечательного
мастерства, столь необходимых в трудной и многообещающей области улучшения
растений, создания новых растительных форм для социалистического земледелия.
С Бербанком впервые познакомил русского читателя в небольших статьях еще
в давние для нас дореволюционные годы Климент Аркадьевич Тимирязев, ученый-ботаник,
революционер мысли и замечательный общественник, первым из крупных ученых
перешедший на сторону пролетариата в дни Великого Октября.
За годы пролетарской революциии неоднократно переиздавались переводные книжки
о Бербанке — Генри Смит Вильямс «Лютер Бербанк, его жизнь и труды», поверхностная
и устаревшая характеристика бербанковских работ, и «Жатва жизни», автобиографическая
книга, интересная в отношении изучения системы мыслей и взглядов Бербанка
и освещающая отдельные этапы его творчества.
Чтение «Жатвы жизни» принесет пользу только тому, кто хорошо разбирается
не только в современных данных биологии, генетики и селекции, но и знаком
с содержанием и характером творчества Бербанка и может критически отнестись
к его многим упрощенным и просто неверным высказываниям.
Именно поэтому написана настоящая книжка, назначение которой — познакомить
широкие слои советского читателя с личностью, трудами и творческими методами
гениального растениевода.
Автор.
(Предшественники Бербанка.)
Человек с незапамятных времен возделывает растения. И, несомненно, даже
первобытный земледелец, которому обугленный сук заменял все сельскохозяйственные
орудия, добивался увеличения урожая. Что обильный урожай, помимо других условий,
зависит и от посадочного и посевного материала, также известно было уже в
ранние поры земледелия. Поговорку — «от плохого семени не жди хорошего племени»
— исстари знали земледельцы. Для посадок и посева всегда отбирали лучшие
семена, клубни, срезывали черенки с лучших растений. И тем более удивительно,
что, занимаясь земледелием на протяжении многих тысячелетий, люди не понимали
способов образования плодов и семян, хотя еще в древнем Вавилоне земледельцы
уже практически использовали свои сведения о существовании пола у растений,
искусственно опыляя финиковые пальмы. В древней Греции ученик и друг Аристотеля
«отец ботаники» Теофраст в своих ботанических трудах, дошедших до нашего
времени, отмечая наличие полов у финиковых пальм, обращал внимание на размножение
растений, половое и бесполое, но связи между цветком и семенем не пытался
выяснить. Вопрос о сущности опыления и оплодотворения, о половом процессе
растений, и не возникал у этого знаменитого ботаника древности.
Померкла после долгого процветания вавилонская культура. Вместо нее возникла,
развилась и окрепла культура древней Эллады, восхищающая человечество и в
наши дни своими памятниками искусства и науки.
Возвысилась и пала суровая, величественная и вместе с тем хищническая цивилизация
Рима.
Отошло в историю нависшее тяжелым мраком над Европой средневековье, возрожденное
в наши дни в фашистских странах.
Однако при всех этих изменениях в культуре человечества познания людей о
полах растений и половом процессе ограничивались только ссылками на указания
Теофраста, а потом и они затенялись.
И только каких-нибудь 250 лет назад, уже во второй половине XVII века, связь
между цветком, считавшимся только олицетворением красоты и изящества в природе,
и семенами и плодами, как зачатками новых растений, была установлена четким
и ясным вопросом: какова роль цветка в образовании плодов и семян?
Но от постановки вопроса до его разрешения было еще далеко. Сначала была
робко высказана в Англии (Грю) мысль о пыльниках, как носителях мужского
начала. Эта мысль не была подтверждена наблюдениями и доказательствами. Ведь
то, что теперь знает о строении и назначении органов цветка каждый ученик
начальной школы,— над тем приходилось еще глубоко задумываться даже наиболее
знающим и наблюдательным ботаникам.
Разрешение вопроса о существовании пола и полового процесса у растений затрагивало
интересы всесильной тогда церкви, так как не могло быть подтверждено авторитетами
«святых отцов» и «священным писанием». В то время не было редкостью такое
совместительство: член Лондонского королевского научного общества, объединявшего
лучшие, передовые научные силы, выступал организатором процесса против «ведьм».
Таким «совместителем» был, например, религиозный изувер Коттон Мазер и др.
Не мудрено, что в подобных условиях за неосторожное высказывание по вопросам
ботаники автор рисковал всем своим благополучием и даже головой.
Впервые в совершенно ясной и четкой форме, не оставлявшей никаких сомнений,
высказал мысль о наличии женского начала в завязи и мужского в пыльниках
германский ботаник Камерариус (1665—1721). Свои высказывания Камерариус подтвердил
опытными доказательствами, которые можно было проверить. Он ясно понимал
строение обоеполых цветов и показал, что семена не могут образоваться при
отсутствии пыльцы.
Иозеф-Готлиб Кельрейтер |
Еще более подробные и точные наблюдения над цветком и его цветением провел
крупный ученый Кельрейтер, работавший в Петербурге как действительный член
Академии наук. Иозеф-Готлиб Кельрейтер (1733-1806) был выдающимся ученым
своего времени. Несмотря на скитальческую жизнь, крайне затруднявшую планомерные
и длительные научные опыты и исследования, он многие годы настойчиво изучал
цветы как органы размножения и, применяя свои наблюдения в практике, был
одним из первых исследователей, производивших научно продуманные опыты скрещивания.
Кельрейтер впервые описал перенос пыльцы насекомыми и с помощью опытов доказал
его значение. Он установил неизвестный в те времена факт, что сладковатая
жидкость, выделяемая многими цветами, и есть мед, ради которого насекомые
посещают цветы. Кропотливыми подсчетами и опытами Кельрейтер доказал, что
для оплодотворения количество пыльцы не имеет значения, необходимо и вполне
достаточно ее минимума. Им же описано, несмотря на плохое устройство тогдашних
микроскопов, строение пыльцевых зерен. Так шаг за шагом усилиями неутомимых
исследователей выяснялась вековая загадка: каково назначение цветов, распускаются
ли они, чтобы радовать взоры человека, или их кратковременная жизнь служит
необходимым звеном для возникновения потомства? Правильный ответ уже был
дан передовыми учеными, но этим, еще одиноким, голосам не доверяла официальная
наука. В 1759 г петербургская Академия наук объявила конкурс на тему о поле
у растений. Премию за представленное сочинение в 1760 г. получил, как и можно
было в то время ожидать, знаменитый Карл Линней (1707—1778). Он не только
присоединился к высказанным уже взглядам о поле у растений, но описал и свои
собственные наблюдения и опыты опыления и скрещивания, хотя ему и неудавшиеся
Авторитетного выступления Линнея, крупнейшего ботаника XVIII в., пользовавшегося
к тому же доверием и властей и церкви, было достаточно, чтобы вопрос о поле
растений в принципе считался разрешенным.
Однако ни кропотливейшие и добросовестные исследования Кельрейтера, ни авторитетное
заявление Линнея не разрешали вопроса о способах выполнения цветками их роли,
не объясняли причин бесконечного разнообразия форм, окраски, причудливости
внешнего облика. Цветок оставался «чудом» природы, необъясненным и необъяснимым.
И даже научное предвидение гениального поэта и выдающегося натуралиста XVIII
в. Гете (1749—1832), объяснившего происхождение цветка из листостебельного
побега, не прояснило «тайны» цветов. Метаморфоз (превращение) листостебельного
побега в цветок мог быть воспринят только как поэтический вымысел великого
художника слова.
Натуралисты продолжали свои наблюдения и исследования цветка. Находились
энтузиасты, посвящавшие всю свою жизнь этой не поддававшейся объяснению загадке.
Таким энтузиастом-ботаником, продолжателем, в частности, работ Кельрейтера,
был Конрад Шпренгель (1750 — 1816).
На своих современников, лично знавших его, он должен был производить впечатление
чудака, занятого пустым, никому не нужным делом. Шпренгель был ректором школы
в Шпандау (Германия); как и подобало священнику, его обязанностями были церковные
воскресные проповеди. Но Шпренгель был любителем-натуралистом и уже в зрелом
возрасте увлекся ботаникой. Неустанно наблюдая жизнь цветов, Шпренгель забросил
свои священнические обязанности, забыл о воскресных проповедях и был лишен
церковной должности, а следовательно, и средств к существованию. Целью своей
жизни он избрал изучение удивительного мира цветов. Шпренгель был ботаником-самоучкой,
и исследование жизни цветов было для него бескорыстным подвигом энтузиаста,
уверенного, что ему вполне, удалось раскрыть тайны природы, не известные
людям. Поэтому и свой основной труд, вышедший в 1793 г., Шпренгель озаглавил:
«Вновь открытые тайны природы в строении и оплодотворении цветов».
Какие же «тайны» природы открыл Шпренгель?
Чем больше он наблюдал и изучал разнообразие формы цветов и их органы, тем
яснее ему становилась приспособленность различных цветов к особенностям строения
и поведения насекомых. На множестве примеров Шпренгель показал, что все детали
в строении цветов отвечают одному назначению — привлекать насекомых, облегчая
им доступ к пыльце и рыльцам пестиков. Распределение окраски (пигмента) в
виде различной яркости рисунков, строение и форма околоцветника, подвижность
и величина тычиночных нитей и отдельных частей цветка — все специализировано
наилучшим образом для переноса пыльцы насекомыми с тычинок одного цветка
на рыльце другого. Разве не удивительны были все новые и новые доказательства
сложившегося в уме Шпренгеля предположения, не приходившего до него в голову
ни одному здравомыслящему натуралисту и граничившего с фантазией?
Шпренгель установил, что во многих случаях опыление без насекомых произойти
не может или вследствие своеобразного устройства цветка или из-за неодновременного
созревания пыльников и рылец. Им же было обнаружено чрезвычайно широкое распространение
перекрестного опыления.
Шпренгель пришел к выводу, что без помощи насекомых громадное число растений
не может быть оплодотворено, и поэтому роль насекомых для растительного мира
чрезвычайно велика. Насекомые, посещая цветы, добывают с них пыльцу и нектар,
которыми питаются. Одновременно насекомые переносят пыльцу с мужских органов
цветка — тычинок — на женские органы — пестики — и, таким образом опыляя,
обеспечивают оплодотворение и последующее образование плода. Огромное разнообразие
строения цветов, их яркость, красота и причудливость форм являются приспособлениями
для насекомых-опылителей.
Цветы, опыляющиеся ветром, не нуждаются в привлечении насекомых; они мелки,
невзрачны, лишены запахов и окраски, что поразительным образом подтверждает
выводы Шпренгеля.
Это и было обнаруженной Шпренгелем «тайной природы», на раскрытие которой
он не щадил своих сил и времени. Последние годы жизни он жил в крайней бедности
и умер в 1816 г., не закончив начатых работ.
Труды и открытия Шпренгеля, хотя они и очень просты на наш современный взгляд,
не были поняты его современниками, но в настоящее время служат основой взглядов
на взаимоотношения насекомых и цветов.
Понадобился гений великого Дарвина, чтобы оценить и объяснить наблюдения
и взгляды Шпренгеля, блестяще подтвержденные новыми исследованиями самого
последнего времени.
Открытие пола у растений должно было толкнуть ботаников и растениеводов
к попыткам искусственного скрещивания. Роль ветра и насекомых при перекрестном
опылении, которую разрозненно, от случая к случаю и непреднамеренно приходилось
наблюдать натуралистам-ботаникам и практикам-земледельцам, толкала человека
на то, чтобы подражать природе и уже сознательно применять естественные способы
опыления цветов.
Еще несколько тысячелетий назад древние вавилоняне умели искусственно опылять
пальмы. В древней Греции Теофраст в своем сочинении «О причинах растений»,
подробно разбирая вопросы культуры винограда, пальм, овощей и злаков, говорил
о блестящих результатах правильного и искусного выращивания растений. В доказательство
необходимости пользоваться в практике земледелия и садоводства научными данными
Теофраст рассказывает о полученном умелыми садоводами винограде без косточек
и о виноградных лозах, на которых одновременно произрастают белые и черные
грозди. Были ли такие достижения у древних греческих садоводов в действительности
или Теофраст говорит о них только в целях назидания и поощрения,— уже одно
выдвижение им перед растениеводами сложных задач изменения, перестройки растений
заслуживает внимания. Ведь в то отдаленное от нас время наука о природе была
еще «в пеленках», и самые выдающиеся ученые вымыслами и домыслами заменяли
отсутствовавшие знания о самых простых и теперь общеизвестных явлениях.
Пытливая мысль заглядывала далеко в будущее, опережая слепую, лишенную научной
помощи практику земледельцев. Наука времен Теофраста была бессильна помочь
растениеводу перестраивать растения. Чем могла тогда быть полезна земледельцу
ботаника, если самому Теофрасту приходилось опровергать слишком грубое утверждение
своего великого учителя Аристотеля, сравнивавшего корни растения с головой
животного, менее грубым предположением, что корневой аппарат подобен пищеварительному
тракту?
Величайшие натуралисты древности начали
создавать только
букварь науки
о природе. Они не имели понятия о наследственности
организмов и ее материальной структуре, срывающей сложные
закономерности сочетания и передачи
разнообразных
признаков и свойств организмов потомству.
Многие века практика растениеводства была
предоставлена самой себе. Ростки научного знания древности были заглушены
и вытоптаны
феодалами-рыцарями
средневековья. Натуральное хозяйство поддерживалось трудом крепостных рабов
и потому оставалось на крайне низком уровне. Об улучшении культурных растений
никто не думал: ни крепостные, ни их владыки — феодалы. И только после
того, как возвысились и постепенно окрепли торговые, а потом и промышленные
города,
когда хлеб и другие произведения земли стали товаром, появился интерес
к сортам хлебных злаков, фруктов и овощей.
С открытием Америки (в конце XV в.) во многих ботанических сочинениях и «травниках»
появляется описание «индийского злака» — кукурузы, вывезенной из Америки
и привлекшей внимание европейцев. Нередко наблюдавшиеся в одном початке различия
рассматривались только как странная игра природы. Однако, как нам известно,
Камерариус, доказав наличие мужских и женских органов у растений и поняв
необходимость опыления для образования плодов, сразу оценил свое открытие
как путь к искусственному созданию гибридов.
Камерариус писал: «Трудный и новый вопрос — может ли женское растение быть
оплодотворенным мужским от другого вида, женская конопля — мужским хмелем;
клещевина, у которой удалены тычиночные цветы,— опылением пыльцой турецкого
злака (кукурузы), и которое из обоих произойдет от этого и в какой степени
проросток будет изменен?»
Выдвинув перед научной и растениеводческой практикой своего времени такую
смелую задачу, правда, более близкую к осуществлению, чем требования Теофраста,
Камерариус опирался и на верно подмеченные многими наблюдателями природы
факты естественной гибридизации, подобные разноцветности зерен в кукурузном
початке.
Несмотря на ясное понимание практического пути гибридизации и верную оценку
ее хозяйственного значения, Камерариусу не удалось осуществить на практике
свои, теоретические предположения и расчеты.
Но чего не мог добиться вдумчивый и глубокий натуралист,
сумел получить неутомимый практик, торговец и садовод
Томас Ферчайльд, за которым закреплена
историей науки слава получения первого искусственного
гибрида..
На окутанных туманами островах «владычицы морей» — Великобритании
— в начале XVII в. развивались оживленная торговля
и промышленность, в гаванях приморских
городов толпились корабли со всех концов земли, и отважные путешественники-ученые
часто отправлялись через океаны к далеким берегам не столько ради научных
исследований, сколько в поисках новых богатств, и наоборот — купцы и проповедники-миссионеры
в результате длительных странствований привозили ценнейшие материалы и
коллекции, обогащавшие науку. Купцы, чиновники, миссионеры, все возможные
предприимчивые
дельцы, военные моряки, все сколько-нибудь любознательные люди привозили
к берегам Англии для ученых разнообразные и новые образцы растений, животных
и минералов всех стран мира.
В то время описательные отделы науки о природе усиленно разрабатывались английскими
учеными, но углубленными, серьезными исследованиями жизни растений (и животных)
почти никто не занимался. Сельское хозяйство в Англии сосредоточивалось на
животноводстве, пастбища считались более выгодными, чем поля, и естественные
науки мало были связаны с земледелием. Счастливым исключением в области отсталого
английского земледелия было только садоводство. Среди ботаников того времени
было немало усердных садоводов, а практики-садоводы и просто любители часто
опережали медленное развитие ботанической науки опытами и открытиями, которых
ботаники не могли объяснить.
Томас Ферчайльд и был одним из таких практиков-садоводов, поддерживавшим
широкие связи со многими учеными, которых интересовали растения лишь как
предмет торговли. Он и сам был садоводом-предпринимателем, интересовавшимся
прежде всего новинками растительного мира, дикими и культурными — безразлично,
лишь бы новое растение могло стать выгодным товаром. Но Ферчайльд был, кроме
того, и очень знающий садовод и флорист; он умел хорошо вести свои дела,
заинтересовать любителей и знатоков, показывая им «товар лицом».
Может быть, и в целях рекламных, но Ферчайльду удалось привлечь внимание
многих видных ботаников и растениеводов Англии к своему растительному гибриду,
впервые полученному в результате намеренно поставленного им опыта.
Сам Ферчайльд не оставил описания своего опыта и полученного им растительного
гибрида, так как он не был теоретиком и почти ничего не опубликовал из своих
работ.
Этим удивившим знатоков растением был гибрид от скрещивания двух видов гвоздик
— турецкой и красной. Ботаники и садоводы, которых Ферчайльд, повидимому,
оповестил о полученном им гибриде, с нескрываемым изумлением рассматривали
растеньице с ясно выраженными признаками родительских форм. Но их удивляло
не искусство Ферчайльда, не сделанное им открытие возможности создавать гибриды,
но кустик гвоздики как «диковина и урод», заведомо не способный к дальнейшему
существованию в потомстве.
В одном из наиболее распространенных руководств по растениеводству того времени
Ричарда Брэдли так охарактеризован гибрид Ферчайльда:
«...Красная гвоздика и гвоздика «Вильям-душистый» сходны во многих отношениях.
Пыльца одной может оплодотворить другую, и зарожденное так семя образует
растение, отличающееся от обоих, что ныне можно видеть в саду мистера Томаса
Ферчайльда в Хокстоне, — растение, которое не является ни «Вильямом-душистым»,
ни красной гвоздикой, но напоминающее их обоих. Оно выросло из семени красной
гвоздики, оплодотворенной пыльцой «Вильяма-душистого». Это сочетание ничем
не отличается от помеси кобылы с ослом, которое дает мула. И в отношении
размножения такое растение, подобно мулам, столь же неспособно продолжить
свой вид, как и другие уроды, порожденные тем же путем».
Но почему же этот «растительный мул» так удивил растениеводов и ботаников?
Ведь мулы от спаривания кобылы с ослом в то время были обычны, изображения
их сохранились на европейских памятниках, даже относящихся к железному веку.
«Растительный мул» Ферчайльда удивил растениеводов и ученых ботаников потому,
что появление его казалось случайностью — еще очень смутны и неопределенны
были сведения о поле у растений. Никто толком не знал, как происходит процесс
опыления, а тем более оплодотворения, следовательно, никто не мог предвидеть
последствий и результатов от скрещивания растений. Ведь даже и сам знаменитый
Линней, производивший опыты скрещивания, не получил хороших результатов.
Кельрейтер, как мы уже отметили, впервые развернул точные и успешные опыты
скрещивания и получил в 1760 г. гибрид от скрещивания двух видов табака.
Практического значения опыты Кельрейтера не имели, хотя он сам думал о возможности
скрещиванием различных пород деревьев получать хозяйственно выгодные, быстро
растущие формы. Разобравшись в результатах своих опытов скрещивания, очень
хлопотливых и длительных, он понял огромную сложность начатых им исследований.
На целую четверть века заглохли научные работы, начатые Кельрейтером, и только
практики-садоводы в Англии настойчиво продолжали опыты Ферчайльда и, шаг
за шагом совершенствуя приемы и методы скрещивания, выясняли в многочисленных,
хотя и разрозненных опытах порядок наследования гибридами родительских признаков.
Все эти бесчисленные опыты и наблюдения производились без знания полового
процесса у растений, без всяких, хотя бы предварительных научных предположений
о законах наследственности. Пути создания новых растений прокладывали практики,
и, хотя они шли вслепую, труды их не пропали даром.
Никто не может оказать, когда и у кого впервые явилась мысль о необходимости
улучшать культурные растения посевом отборных семян, но уже на самых ранних
ступенях земледельческой культуры делались попытки искусственного отбора
колосовых хлебов, особенно пшеницы и др.
Отбор велся ощупью, без ясного понимания его биологического значения. Однако
хозяйственные выгоды выращивания лучших по качеству форм были понятны еще
на заре земледелия.
Простой выбор плодоносящих растений или семян с лучшими, наиболее ценными
признаками для посева и был началом селекции (по-русски латинское слово selectio
означает «отбор»).
В XVIII в. в Англии, на родине первого растительного гибрида Ферчайльда,
селекция широко применялась в огородничестве и садоводстве. Довольствуясь
для хлебных злаков сравнительно немногими сортами, которые были получены
постепенно массовым отбором — выделением лучших колосьев, более крупных и
тяжелых зерен и т. д., в огородничестве и особенно цветоводстве англичане
достигли значительных успехов. Разнообразие огородных и садовых декоративных
растений было очень большим, причем один какой-нибудь сорт путем селекции
на протяжении иногда немногих лет становился родоначальником многих новых
сортов.
Так, в 1899 г. дикорастущий в Сицилии душистый горошек был прислан в Англию
и с тех пор стал разводиться в садах из-за декоративности формы и приятного
запаха. Вначале там был известен только один сорт душистого горошка, соответствовавший
дикой сицилийской форме. Но в 1718 г. возник новый сорт с белыми цветами,
а в 1731 г. появился третий сорт — с розовым «флагом» и белыми «крыльями»
— «румяная дама». К концу XVIII в. уже было пять сортов, потом количество
их стало очень быстро нарастать, и в начале XX в. уже было более 600 сортов
душистого горошка.
Всем известно огромное разнообразие сортов роз, львиного зева и т. д. Каждый
новый сорт обычно не очень долго держится в садоводстве и огородничестве
и, как правило, заменяется другим, с новыми, лучшими качествами. Были попытки
установить, хотя бы приблизительно, длительность жизни сорта. Так, предполагают,
что жизнь сорта садовой земляники равна (по Р. X. Регелю) приблизительно
60 годам — втрое дольше, чем может прожить до одряхления отдельный ее экземпляр.
Жизнь сорта яблони, по предположению английского садовода Найта, равна 300
годам. Понятно, эти цифры очень условны. Однако не подлежит сомнению, что
сады наших дедов не имели многих теперешних сортов декоративных и плодовых
деревьев.
Но в то время как введением травянистых декоративных растений, цветов занимались
не только профессионалы-садоводы, но и очень многие любители, за выведение
новых сортов плодовых деревьев принимались лишь очень немногие. Причина проста
и понятна: получить какое-нибудь уклонение, новый сорт травянистого растения
можно при удаче, имея достаточное количество экземпляров для отбора, через
2—3—4 года. Плодовое же дерево от посева семян до вызревания новых плодов
хоти бы первого урожая потребует 10—15 лет, а так как трудность ухода за
деревьями очень ограничивает их количество для селекции, то практически вся
работа селекционера-плодовода, даже в случае прививок сеянцев к взрослым
деревьям (для ускорения получения плодов), становится похожей на подвиг энтузиаста,
бескорыстно отдающего свои силы и время работе, на плоды которой он не может
уверенно рассчитывать даже в случае полного успеха. Поэтому селекционеров-плодоводов
всегда было немного, а плодоводы, получившие на протяжении своей жизни ряд
новых сортов плодовых деревьев, насчитывались единицами, и их имена сохранились
в истории плодоводства.
К таким самоотверженным труженикам-плодоводам принадлежит бельгиец Ван-Монс.
Он был любителем-плодоводом, занимался селекцией и кропотливой работой в
саду только в часы досуга. Свое любимое занятие — выведение новых сортов
плодовых деревьев — он с удивительным терпением и постоянством осуществлял
на протяжении всей своей жизни. Как и многие другие передовые люди его времени,
Ван-Монс в изучении природы был человеком очень разносторонним и к тому же
необычайно работоспособным.
Еще в (молодости, будучи аптекарем, Ван-Монс не отгораживался от мира банками
и склянками в своей требовавшей усидчивости профессиональной работе. Трудно
представить себе аптекаря, рыскающего по рощам и лесам в поисках за дикорастущими
плодовыми деревьями. Но Ван-Монс был энтузиастом-растениеводом, точнее —
плодоводом, который умел сочетать практические вопросы своего ремесла с требованиями
развивающегося садоводства. Тогдашний аптекарь был поневоле человеком) разносторонним,
даже если и не отличался особыми дарованиями. Ведь ему приходилось быть отчасти
и врачом, и химиком, и технологом-фармацевтом, не только приготовляющим,
но и измышляющим снадобья и лекарства: ему поэтому в какой-то мере надо было
быть ботаником, чтобы выискивать, всевозможные травы — «растительное сырье»,
необходимое для его аптеки.
Интерес к природе у Ван-Монса был сосредоточен на диких плодовых деревьях;
он отыскивал среди них экземпляры с наиболее съедобными плодами и пересаживал
их в свой сад или сеял на грядках своего плодового питомника семена из найденных
в лесу и понравившихся ему плодов — яблок или груш. Выращенные сеянцы он
доводил до плодоношения; испытав их пригодность, он либо уничтожал, либо
оставлял их в качестве родоначальников новых сортов. Понятно, нельзя было
ожидать получения от сеянцев каких-нибудь надежных результатов, так как семена
и хорошего плода только изредка дают ценные новые формы, а чаще потомство
в разнообразных отклонениях повторяет признаки родителей, мало пригодные
для плодового дерева. Чтобы добиться какого-нибудь успеха, надо сеять многие
тысячи семян, умело выделять из них, по мере подращивания, наиболее желательные
и обещающие давать хорошие плоды.
Ван-Монс действовал больше наугад и на основании личных наблюдений. И, очевидно,
накопившийся с годами опыт, а главное, проницательная наблюдательность прирожденного
натуралиста, изощренная, не знавшая устали, в конце-концов вознаградили его
новыми сортами яблок и груш и сохранили память о нем, как о выдающемся плодоводе
конца XVIII в. Результаты своей пятидесятилетней работы по выведению новых
сортов плодовых деревьев Ван-Монс описал незадолго до своей смерти в книге,
вышедшей из печати в 1835 г.
Подробно рассказывая о своих многолетних опытах, Ван-Монс не дает каких-нибудь
определенных, разработанных им и обоснованных хотя бы личными опытами и наблюдениями
способов, правил и приемов работы. Он не создал теории, хотя и вывел много
хороших сортов яблок и груш.
Сам Ван-Монс считал, что главная причина его успеха в хорошем уходе, которым
он обеспечил деревья и их сеянцы.
Влиянием культуры, усиленного питания, хорошего ухода за дикими деревьями
объясняли причину успеха Ван-Монса и его читатели-растениеводы.
В своей книге бывший аптекарь, а под старость профессор химии в Лувенском
университете (Бельгия), Ван-Монс говорит, что своих диких питомцев он «заставлял
жить среди наиболее тонких 1 пород их вида так, чтобы их ветви
перекрещивались, затем сеял их семена и давал сеянцам плодоносить».
1 Т. е. культурных сортов. А. М. |
Как видим из этой короткой выдержки, Ван-Монс создал в своем саду условия
для естественного скрещивания диких форм с культурными и из полученных гибридных
семян выращивал сеянцы и, подвергая их многократному отбору, сумел получить
в отдельных случаях до девяти поколений, каждый раз последовательно отобранных
из множества сеянцев.
Так ощупью, ценой огромного труда всей жизни Ван-Монс стал на путь, полстолетия
спустя сознательно выбранный Лютером Бербанком и разработанный Мичуриным
и его последователями в теорию перестройки растений.
Томас Эндрью Найт |
Одновременно с Ван Монсом новые сорта плодовых деревьев выводили и другие
садоводы (например, Пуато, Эсперен), и так как это было делом чрезвычайно
трудным, то в 1835 г. «Французское общество садоводства» объявило своеобразный
конкурс, назначив 1000 франков тому, кто выведет новый сорт груши. Премия
вызвала у многих интерес к посеву семян груши и выращиванию сеянцев, но все
их работы были только опытами одиночек-любителей, которые усердно экспериментировали
(опытничали) без теории, не имея прочно установленных приемов селекции плодовых
деревьев.
У английских садоводов селекционная работа сделала в начале XIX в. большие
успехи.
Особенно необходимо отметить деятельность Томаса Найта — основателя и президента
«Лондонского общества садоводства», который хорошо понимал необходимость
перенести практику селекционной работы на полевые культуры.
Он писал в 1799 г., что ботаники обращают мало внимания на усовершенствование
овощей, считают растениеводство делом для них посторонним: «...оттого и
получается, что в то время как наибольшее внимание уделяется улучшению любого
вида полезных
животных, наиболее ценные съедобные растения почти совершенно пренебрегаются.
Однако, если принять во внимание размеры выгод, получаемых от растений,
которые при том же количестве земли и труда дадут даже небольшое увеличение
продуктивности,—
этот вопрос покажется имеющим вовсе не столь несущественное значение...»
Этот отзыв Найта нашел отклик в Англии несколько позже, в начале XIX в.,
когда появились и развили свою деятельность знаменитые селекционеры — Ширеф,
Ле-Кутер и Галлета.
Наиболее широко развернулась работа селекционеров во Франции, стране по преимуществу
земледельческой. Важнейшими отраслями сельского хозяйства Франции были шелководство,
виноградарство, плодоводство, а позднее и сахарное свекловодство. Конец XVIII
и начало XIX вв. — время бурного развития сельского хозяйства Франции. К
вопросам земледелия стали проявлять огромное внимание не только сельские
хозяева, но и представители буржуазной интеллигенции, ученые, писатели. Научные
общества ставили и обсуждали на своих собраниях агрономические вопросы, академии
объявляли конкурсы на сельскохозяйственные опыты. В провинциальных городах
Франции возникали, как грибы после дождя, сельскохозяйственные общества.
Страна только оправлялась от нищеты феодализма, и натуральное хозяйство быстро
капитализировалось. Хлеб стал товаром и поэтому так интересовал верхушку
буржуазии.
В это время начинался расцвет знаменитой садоводственной торговли фирмы Вильморенов.
Из поколения в поколение торговый дом Вильморенов снабжал страну семенами
овощей, цветов и злаков. Блестящие торговые успехи фирмы были обеспечены
своеобразными особенностями этого торгового предприятия. Фирма Вильморенов
была для передовых сельских хозяйств как бы практической академией, где не
только торговали хорошими посевами и посадочными материалами, но и разрабатывали
прикладные и жизненно необходимые вопросы улучшения культурных растений.
Вильморены имели широкую сеть мелких семеноводческих хозяйств, занятых производством
семян для фирмы, а также свои опытные поля и плантации, где разрабатывались
практические вопросы семеноводства и селекции. Покупатель — мелкий земельный
собственник — мог рассчитывать, покупая посадочный материал, на лучшие и
более надежные сорта, на новинки, обещающие повышенные урожаи. Фирма Вильморенов
привлекала всех наиболее видных деятелей в области практического семеноводства,
селекции, садоводства в качестве консультантов, ученых сотрудников на опытных
участках и в семенных испытательных станциях-лабораториях.
Семь поколений семеноводов этой семьи, возглавляя фирму лично, занимались
не только торговыми делами, но и научно-производственными вопросами. Некоторые
из Вильморенов, как Филипп или знаменитый Луи Вильморен, были фактически
организаторами всех передовых селекционеров и специалистов растениеводства,
занимаясь репродукцией (размножением) новых сортов, снабжая ими земледельцев,
садоводов и огородников.
Понятно, торговая садоводческая фирма не могла иметь на всем протяжении своей
120-летней истории иных целей, кроме наживы. Однако фирма Вильморен-Андре
сыграла в прошлом большую и положительную роль в улучшении культивируемых
растений Европы.
Вильморены затрагивали и пытались разрешать вопросы выведения новых сортов,
выясняли пути введения в культуру диких растений, занимались вопросами акклиматизации
чужеземных. Луи Вильморен первый разработал селекцию сахарной свеклы и фактически
ввел культуру ее новых сортов на полях Франции.
Какова же была роль ботаников, посвятивших свою жизнь изучению растительных
организмов? То, что Найт сказал накануне XIX в. об английских ботаниках,
одинаково применимо и к ботаникам Франции да и всей Европы на протяжении
первой половины XIX в. Ботаники занимались изучением дикой растительности,
культурную же создавали практики-растениеводы.
В наше время изменение растений под влиянием человека настолько общеизвестно,
что не требует новых доказательств. Культурное растение всегда отличается
от своего дикого родича теми чертами и особенностями, которые наиболее важны
людям. Однако в повседневной практике редко сопоставляют дикое и культурное
растения и не всегда замечают, что, например, дивный по красоте и изяществу
крупный махровый цветок розы есть уродливость и обрекает куст розы на бесплодие.
И если подобные вредные для растительного организма изменения и возникали
в природе в виде мутаций (внезапное изменение внешних признаков, передающееся
по наследству), то, как правило, они и погибали, не давая потомства. Но непригодную
для самостоятельного существования в природе особенность — махровый цветок
— человек заметил, подхватил и стал культивировать, приняв на себя заботу
о его дальнейшей судьбе. Махровая роза размножается не половым путем, семенами,
а помощью искусных рук садовников: она тысячами и тысячами размножена прививкой
и расселена далеко от родины материнского куста. Благоухание розовых аллей
в садах уже не удивляет человека, отдыхающего среди моря цветов, так как
для большинства из нас розы — самые обычные декоративные растения, скорее
могло бы удивлять их отсутствие в саду. Только специалист-садовод может живо
представить себе, скольких забот и хлопот стоит выращивание этого изнеженного
тысячелетней культурой, привередливого растения. И только натуралист-ботаник,
умеющий читать книгу природы и знающий дикие шиповники, может вспомнить,
любуясь гирляндами замечательных бутонов розы, как обреченный природою махровый
цветок заботами человека смог стать украшением садов. Махровые георгины теперь
встречаются в тысячах сортов, но только в 1872 г. в Голландии у Ван-дер-Берга
возникла форма с лепестками, загнутыми и прихотливо закрученными внутрь.
Эта форма и стала родоначальницей современных нам «кактусовых» георгин. Таких
примеров можно очень много привести из истории культуры тюльпанов, петуний,
левкоев.
Поразительно разнообразны культурные сорта капусты. Если посадить на одном
небольшом участке коллекцию различных сортов капусты (кочанной, цветной,
брюссельской, кольраби, красно-кочанной, савойской, декоративной садовой),
а по соседству с этой очень живописной и разнообразной по формам, капустной
выставкой иметь на такой же по размерам площадке высаженные для получения
семян кочерыжки тех же самых сортов и форм капусты, то зрелище во время цветения
второго участка будет исключительно интересным и поучительным. Прежде всего
бросится в глаза разнообразная форма стеблей, листьев, даже зачаточных соцветий
капусты на первом участке и однообразие их на втором: одинаковые мелкие желтоватые
цветы, обильные на густых разветвлениях серовато-зеленых стеблей. Все эти
растения, выращенные из кочерыжек, по наружному их виду очень похожи на цветущую
дикую капусту. Различия первого года развития исчезают, и культурные и дикие
капусты одинаково цветут, плодоносят, и по форме семян уже совсем нельзя
узнать, как будет выглядеть и чем отличаться какой-либо один сорт от всех
других или от своей родоначальницы — дикой капусты.
Жан Батист Ламарк |
Почему цветы и семена всех сортов капусты одинаковы и не отличаются от дикой
формы, а листья, стебли и соцветия резко и до неузнаваемости изменены? Ответ
очень прост: все разнообразие сортов капусты — результат селекции, искусственного
отбора. Но для того, чтобы этот простой и как будто бы бесспорный факт стал
общепризнанным, нужен был всеобъемлющий гений Дарвина, его огромный труд,
обработка колоссального материала, накопленного практикой сельского хозяйства.
Философы XVIII в., включая и ученых-естествоиспытателей, мир живых существ
считали неизменным. Ботаники, описывая растительные формы, различали только
роды, например: дуб, сосну, полынь, как это и теперь принято в широком обиходе.
А так как родовая характеристика слишком груба, чтобы позволить различить
разнообразие мелких отклонений, изменений, особенностей, хотя бы внешних
признаков, то ничто не мешало утверждать, что «дуб есть, был и всегда останется
дубом».
Идея извечности существования мира распространялась на все живое. И когда
Карл Линней, фактически положивший начало современной ботанике, ее реформатор,
приступил к своему колоссальному труду классификации форм живых существ по
единой разработанной им системе, он твердо признавал неизменность, постоянство
растительных форм. Однако по мере углубления в мелкие подробности внешнего
строения органов растений Линней обнаружил почти в каждой группе близко-родственных
растений (названных «видом», теперь — «линнеевский вид», или «линнеон») много
переходных признаков, затруднявших разграничение видов. Некоторые виды он
вынужден был признать «дурными», плохо поддающимися видовой характеристике,
например, всем известные ястребинки, клевера и др. Как проницательный натуралист
Линней понимал несостоятельность идеи постоянства видов, хотя в его распоряжении
и не было сведений об ископаемых растениях и отсутствовали историко-географические
данные. Только груды описаний разнообразных форм поражали воображение и требовали
прежде всего приведения в систему уже накопленных материалов.
Как бы понимая свою историческую роль, Линней и ограничился инвентаризацией
флоры, что к тому же совпадало и с его признанием неизменяемости видов.
Последние десятилетия XVIII в. уже были потрясены приближением французской
буржуазной революции, феодализм с его идеей вечности и неизменности мира
доживал последние дни. Новые взгляды «великих просветителей», безбожников-энциклопедистов
(Вольтер, Дидро, Гольбах, Гельвеций и др.) влекли к работе неутомимых естественников-эволюционистов,
увидевших в грудах накопленных данных о живой природе не предустановленный
порядок и неизменность, а движение вперед, исторически развивающееся совершенствование
живых существ.
Против Линнея выступил с огромным трудом — 36-томной «Естественной историей»
— Бюффон, сознательно противопоставлявший нарочитую бессистемность своей
«истории» линнеевской классификации. «Великий регистратор природы» Линней
зло отомстил своему недругу Бюффону, назвав его именем полезное, беззащитное,
но вызывающее часто неприязнь и отвращение животное — жабу («Буфо-буфо»).
Впервые подробно развил эволюционную идею, уже «носившуюся в воздухе», французский
ученый Ламарк (1744—1829) в своем труде «Философия зоологии». Он выдвинул
и пытался обосновать единство и происхождение живых существ, историческое
возникновение все новых форм в результате взаимодействия их со средой обитания,
а общее направление процесса развития как эволюцию, поступательное совершенствование
организмов. У Ламарка не было достаточно фактических данных, он прибегал
к очень неудачным сравнениям и необоснованным допущениям, и его теория
не нашла отклика у современников. Ламарк объяснял происхождение органов «потребностью
в них», совершенствование организации и усложнение или упрощение органов
— «упражнением или неупражнением». Поэтому Ламарку пришлось делать просто
нелепые допущения, как, например, предположение, что четвероногие животные
«набегали» себе ноги, птицы «налетали» крылья и т. п.
Чарлз Дарвин |
Основной же недочет его учения заключался в том, что эволюция живых существ
признавалась как постепенное и непрерывное развитие. Мы не можем здесь подробно
разбирать теорию Ламарка, нам важно только отметить, что он дал первый черновой
набросок эволюционной теории, но не смог удовлетворительно объяснить изменчивость
организмов.
Знаменитый философ и натуралист того времени Иммануил Кант и французский
математик Лаплас обосновали теорию развития солнечной системы. Английский
геолог Чарлз Ляйелль в «Основах геологии» блестяще развил учение об эволюции
земли, обобщив свои доказательства утверждением, что для самых неожиданных
и необыкновенных изменений земной поверхности «необходимо только одно условие
— время».
Но все это были только подступы к разрешению основного вопроса — как происходит
развитие жизни, почему живые существа разнообразны и в то же время обособлены,
отграничены в формах?
На эти вопросы смог ответить только Чарлз Дарвин (1809—1882). На огромном
материале он показал, что всем живым существам в известных пределах свойственна
изменчивость как ответ организма на воздействие внешней среды. Он установил,
что приобретаемые организмом на протяжении множества поколений в процессе
видовой жизни изменения становятся его наследственной особенностью и в дальнейших
поколениях служат исходным моментом выживания или гибели существа в сложной
обстановке жизни.
Проще говоря, Дарвин показал, что все организмы изменяются, что изменения
закрепляются по наследству, а разнообразие наследственных особенностей в
изменяющейся внешней среде служит материалом естественного отбора, выживания
наиболее приспособленных.
Изменчивость, наследственность и естественный отбор — вот средства и пути
эволюции жизни.
В 1859 г. Дарвином, была опубликована книга «Происхождение видов», встреченная
большинством ученых враждебно, а двадцать лет спустя дарвинизм стал основой
всей современной биологии — науки о жизни в целом.
Поразительная по ясности, убедительности и простоте картина эволюции жизни,
обоснованная теорией Дарвина, открыла пути для дальнейшей работы натуралистов,
но не отвечала в то время на некоторые вопросы, остававшиеся и долго после
Дарвина неразрешенными.
Прежде всего оказался чрезвычайно сложным вопрос об изменчивости и наследственности
организмов.
На огромном материале, взятом из практики сельского хозяйства — животноводства
и растениеводства, Дарвин показал, что человек на протяжении своей короткой
земледельческой (по сравнению с миллионами лет развития животных и растительных
форм) деятельности сначала бессознательным массовым, а потом и сознательным
отбором, оставляя для разведения лучших животных и лучшие семена, вывел новые
породы домашних животных и новые сорта растений, часто отличающиеся между
собой резче, чем естественные виды в природе. Дарвин убедительно показал,
что изменению в процессе искусственного отбора подвергаются именно те органы
животных и растений, которые особенно важны человеку. Следовательно, человек
сам создает в конце-концов новые виды домашних животных и растений. И если
короткая деятельность человека способна вызывать глубокие и прочные изменения
различных органов живых существ, то насколько же более могущественным должно
быть действие естественного отбора в природе на протяжении неопределенно
долгих сроков?
На головы «регистраторов природы» с огромной силой обрушил Дарвин свое стройнее
и простое объяснение жизненных явлений и закономерностей развития.
Исследователи, которых дарвиновское обобщение проделанного человечеством
хозяйственного опыта возвратило к наблюдению и изучению живой природы, стали
усердно собирать все новые и новые доказательства эволюционной теории естественного
отбора. Кабинетные ученые углублялись в остро выдвинутые дарвинизмом проблемы
изменчивости и наследственности.
Действие естественного отбора обусловлено наличием и постоянным возникновением
все новых признаков, новых особенностей живых существ, их изменчивостью.
Если бы не было изменчивости, не за что было бы «зацепиться» и естественному
отбору. Проявления изменчивости оказались настолько многообразными и всеобщими
для живых существ, что оценка их подчинялась методам математической обработки.
Подсчет возможных отклонений, «коэфициент изменчивости» скоро стал доступным
и для школьников. Но «кривая изменчивости» еще ничего не объяснила в природе
этого явления.
Как возникают новые особенности организма? Накоплением мелких и мельчайших,
еле уловимых отклонений, которые постепенно наследственно закрепляются организмом,
трудно было объяснить возникновение изменчивости. Открытие голландским ботаником
Де-Фризом (и русским Коржинским) мутаций не могло быть правильно истолковано
ни самим Де-Фризом, ни другими биологами, в то время как именно остававшиеся
неизвестными Дарвину мутации объясняют формообразовательный процесс — возникновение
все новых и новых признаков для естественного отбора.
Мутации — внезапные и наследственно стойкие изменения, появляющиеся и у животных
и у растений, — являются результатом частичной перестройки самого растения,
набора хромосом в ядре зародышевой клетки. А так как наука о наследственности
— генетика, изучающая и материальную основу и проявления наследственности,
развилась вместе с усовершенствованием микроскопической техники очень недавно
— в начале XX в., то весь предыдущий этап был в значительной мере только
умозрительным и ограничивался со времен Гальтона (современник Дарвина) лишь
наблюдением проявлений и форм изменчивости и наследственности.
Гуго Де-Фриз |
Начало научного изучения наследственности положено работами Грегора Менделя
(1822—1882), монаха, преподавателя и любителя-натуралиста в Брюнне (Чехословакия),
в 1866 г., когда им была опубликована работа «Опыты над растительными гибридами».
Эта работа оставалась почти неизвестной ученому миру и была вновь «открыта»
тремя ботаниками (Чермаком, Корренсом и Де-Фризом) только сорок лет спустя.
Мы не будем излагать менделизма. Сущность открытия Менделя заключалась в
исследовании закономерностей наследования материнских и отцовских признаков
при половом размножении (скрещивании). Удивительные закономерности наследования,
обнаруженные Менделем при скрещивании гороха, оказались присущими и каждому
живому существу — животным и растениям одинаково. По мере разработки менделизма,
положившего начало научному обоснованию селекции, широкая практика селекционеров
стала все определеннее опираться на данные быстро развивавшейся новой науки
— генетики. Однако это относится уже целиком к началу XX в. и не может входить
в наш обзор состояния науки, предшествовавшей деятельности Лютера Бербанка.
Учение Дарвина осветило пути развития живой природы. Это была общая теория,
которую растениеводы и гибридизаторы не могли непосредственно приложить к
практике. Наоборот, сам Дарвин организовал и обобщил опыт практиков сельского
хозяйства, чтобы показать воздействие человека на природу и опровергнуть
убеждение в постоянстве видов. Он как бы говорил ученым-естественникам: смотрите,
чего достигли практики сельского хозяйства за столь короткий для истории
живых существ срок, как время земледельческой культуры; какой же должна быть
сила естественного отбора в природе, располагающей неопределенно большими
сроками! Практика привела науку к обобщению законов развития жизни. Что же
в последующие годы разработки дарвинизма — во второй половине XIX в. — получила
практическая селекция от науки? Очень немногое. Исследование изменчивости
надолго завело биологов в теоретические тупики и закоулки. Это дало основание
Де-Фризу, крупнейшему биологу XIX в. после Дарвина, заявить: «нет ничего
изменчивее слова «изменчивость». Открытие Менделя стало известно биологам
(как мы уже отметили) только с 1900 г., когда далеко вперед продвинулось
и учение о клетке. И мутации Де-Фриза поняты вполне только в последние десятилетия,
когда разработано учение о гене, как носителе наследственных признаков. Усиленная
разработка в конце XIX и начале XX вв. явлений наследственности и изменчивости
позволила генетике разрастись в огромную область теоретических и экспериментальных
знаний, странным образом оторванных или плохо связанных с практикой полей
и садов.
Биология после Дарвина разбилась на множество ручьев и ручейков. Появилась
масса узких и в известной мере обособленных специальностей. Биология в значительной
части потеряла перспективу, открытую Дарвином. Не теоретики-биологи, а практики-селекционеры
оказались прямыми преемниками дарвиновских идей, примененных в земледелии.
Бербанк и Мичурин — имена смелых экспериментаторов, преобразователей природы,
создателей новых растений, разработавших и обосновавших под влиянием теории
Дарвина пути перестройки флоры земли, — вошли в историю.
Они практически разрешили многое, над чем бесплодно билась мысль кабинетных
ученых. Наперекор утверждениям «теоретиков» они не только осуществили, но
и ввели в практику отдаленное скрещивание. В то время как Вейсман (1834—1914),
экспериментируя, обрезывал упорно отраставшие у мышей хвосты, пытаясь доказать
отвлеченное понятие «ненаследуемость приобретенных признаков», Лютер Бербанк,
садовод в Калифорнии, «перевоспитал» японскую сливу. Не будем дальше продолжать
сопоставления. Было бы нелепостью подвергать сомнению ценность для человечества
огромных достижений последарвиновской биологии в целом.
Но в области растениеводства, селекции, в преобразовании флоры земли биология
последарвиновского времени помогла практике очень мало и даже определенно
отставала, не умея даже объяснить достижения Бербанка и Мичурина и их последователей.
И только книги Дарвина, вдохновлявшие Бербанка на подвиг его жизни, указывали
ему путь неустанных наблюдений, опытов, проверки, выводов. Первой книгой
Дарвина, которую Бербанк читал и изучал, была работа «Прирученные животные
и возделываемые растения».
«Эта книга открыла мне новый мир, — вспоминал Бербанк много лет спустя,—
трудно себе представить, какое значение имела для меня эта книга!»
В Ланкастере около Бостона, в штате Иллинойс, в семье фермера родился в
марте 1849 года тринадцатым ребенком Лютер, прославивший фамилию Бербанков.
«Родиться в Ланкастере было большой удачей», — шутливо вспоминал детство
гениальный растениевод уже на закате своей замечательной жизни.
И действительно, раннее детство Бербанка способствовало пробуждению в нем
всех задатков будущего творца новых растений. Его отец Самуил Уолтон Бербанк
был не только трудолюбивым фермером, но и восприимчивым, впечатлительным
человеком, любившим природу. Мать Бербанка, деловая и практичная женщина,
по своему времени достаточно образованная, с особым усердием занималась своим
садом: сажала и выращивала не только садовые растения, но и все, что привлекало
ее внимание в окрестных лесах. Ранние воспоминания Бербанка были связаны
с благоухающим садом-парком, взращенным его матерью. Работа на ферме, в саду,
на сахарной плантации, собирание дров в лесу для домашнего отопления и топки
гончарной печи, построенной дедом, сбор яиц в лесу и множество других разнообразных
и увлекательных дел постоянно возбуждали интерес любознательного и живого
мальчугана.
Бербанк был здоровым, живым, резвым ребенком, как и многие другие, и только,
может быть, необычно обостренная и вдумчивая наблюдательность выдавала в
нем задатки будущего замечательного натуралиста.
Однажды зимой юный Бербанк шел лесом, разбрасывая ногами порядком надоевший
ему снег, и сильно ушиб ногу в колене. Наклонившись, он увидел под ногой
зеленые листочки и, не веря своим глазам, смотрел на светлозеленую свежую
траву, распустившиеся кусты и сочные вьющиеся растения, залитые ярким солнечным
светом.
Иной мальчуган и не обратил бы на это явление особого внимания. Но этот ребенок
был будущий Бербанк; в его широко открытых от изумления глазах светилось
не только живое любопытство, но и жадное желание узнать — как могла зеленеть
лужайка среди снега, зимой? До самого вечера копошился мальчик, рассматривая
зеленые плауны, стелящиеся камыши и желтые калужницы, цветущие зимой. Он
обнаружил и причину этого удивившего его явления — пробивавшийся из земли
теплый родник — и поспешил домой рассказать родным о своем необычайном открытии.
Но рассказ юного натуралиста не произвел на его домашних ожидаемого впечатления.
Бербанк же запомнил свое открытие на всю жизнь: оно заставило его наблюдать,
сравнивать, изучать и жадно слушать всякого, кто мог пополнить его знания
о природе.
Таким человеком, оказавшим сильное влияние на юного Бербанка, был его двоюродный
брат Леви-Земмер Бербанк, преподаватель Падукайского колледжа, хорошо знакомый
с естествознанием и умевший увлекательно рассказывать о природе. Он организовал
и направил зарождавшиеся и бродившие в голове мальчугана намерения изучать
жизнь природы непосредственно в ее проявлениях. Эти детские впечатления,
вероятно, повлияли и на выбор молодым Бербанком профессии растениевода.
С ранней юности Бербанку пришлось самостоятельно добывать средства к существованию.
Ему не удалось усвоить за партой всю школьную премудрость, так как. надо
было думать о заработке. Он сделался рабочим на одной из фабрик и мог бы
обеспечить себе некоторый заработок, так как проявил большие способности
и изобретательность в усовершенствовании производства. Но Бербанк тяготился
работой на фабрике, которую он оставил, едва представилась к этому первая
возможность, как бросил и медицину, которую одно время изучал.
Бербанка влекло садоводство, и, как только он получил по наследству небольшую
долю фермерского имущества отца, он больше не откладывал своего решения заняться
растениеводством.
1 Акр = 0,4 га. |
Недалеко от Ланкастера, в Луненбурге, он нашел 17 акров 1 хорошей земли и,
несмотря на уговоры друзей, предсказавших ему неудачу всей затеи, он купил
землю вместе с хорошим старым домом и организовал садоводство. У него было
намерение заниматься не только промышленным садоводством, но и ставить опыты
по растениеводству. Первая встреча с действительностью заставила его убедиться,
что «не он был первым, кому пришла мысль поставлять на рынок продукты садоводства».
Ему пришлось столкнуться с конкуренцией опытных садоводов-профессионалов.
Бербанк вынужден был изучать все тонкости садоводческой практики. Он понял,
что избавиться от конкуренции он сможет только в том случае, если будет выращивать
овощи наилучшего качества и раньше всех поставлять их на рынок.
Эта мысль захватила его. Здесь можно было применить и пытливость, и изобретательность,
и прирожденные задатки натуралиста. У него сложилось твердое решение заняться
перестройкой растений в нужных ему направлениях. Первые опыты Бербанка были
поверхностны и неуклюжи. У него не было самых элементарных познаний и специального
оборудования. «Когда я начал работать, — писал он позже в «Жатве жизни»,
— у меня не было никакого специального оборудования — кусок садовой земли
и ничего более. Я не обладал ни микроскопом, ни ботаникой Грея,— все, что
у меня было, — мотыга и пара штанов. Я не получил сколько-нибудь систематического
научного образования, у меня была лишь ненасытная жажда знания...»
Неустанно наблюдая, Бербанк с первых же шагов своей опытнической работы выискивал
растения, наиболее ему желательные, быстрее растущие, с более пышной листвой
или мощно развитыми корнями и т. п. В каждом своем опыте он искал улучшения
сорта.
Это была необычная в те времена задача для практика-садовода. И как бы ни
были элементарны эти первые попытки выделять лучшие семена и сеянцы в расчете
на улучшение садовых растений, в них было заложено начало всей последующей
работы великого садовода-натуралиста.
Начало творческой деятельности Бербанка, его первый крупный успех растениевода
связывают обычно с шаровидным плодом картофеля, из которого он вырастил
«картофель Бербанка». Но выращенный новый сорт картофеля был не началом,
а итогом, завершавшим первый этап растениеводческих поисков, убедивших
Бербанка, что избранный им путь правилен и вполне для него возможен.
История с картофелем не была простой случайностью. В Новой Англии в то
время разводили
много картофеля, но он был мелким, красноватого цвета, и только немногие
его сорта сохранялись без порчи в зимние месяцы. Для растениеводов,
садоводов и огородников самой жизнью выдвигалась соблазнительная задача:
вывести
картофель с крупными, белыми, рассыпчатыми клубнями, который превосходил
бы на рынке все другие сорта. Для Бербанка такая задача была очень
по душе: ему необходимо было приобрести преимущества перед своими конкурентами,
и, главное, его влекла натуралистская жажда наблюдений, творчества,
четко
поставленная цель и трудность решения.
Не задумываясь, Бербанк приступил к опытам. Наиболее простым решением
задачи ему казалось соединение родительских свойств двух различных
сортов скрещиванием.
Никаких теоретических предположений и расчетов, понятно, у Бербанка тогда
и быть не могло. Скрещивание ему представлялось просто наиболее решительным
вмешательством в жизнь, строение и хозяйственные свойства картофеля.
Приступая к скрещиванию картофеля, Бербанк не знал, что и простой посев
картофельных семян дает всегда огромное разнообразие всевозможных отклонений
от исходного
сорта и, следовательно, служит богатым материалом для отбора путем выращивания
сеянцев. Скрещивания картофеля не удались: Бербанк не получил от скрещиваемых
растений семян. После неудачи со скрещиваниями Бербанк, не зная иных
путей, занялся отбором лучших клубней, но и здесь не получил желаемого
результата.
Отобранные лучшие клубни давали такой же неудовлетворительный картофель,
как и от обычных посадок. Но он продолжал свои поиски, не зная наверное,
как это следует делать. И ему посчастливилось: он нашел шаровидный плод
картофеля. Величина и форма этого плода не ускользнули от его внимания.
Обостренный
глаз натуралиста, замечающий отличие и там, где обычно никто ничего не
замечает, помог ему. Бербанк решил вырастить сеянцы из этого плода, рассчитывая
получить
какое-нибудь необычное потомство. На самом деле он принялся за наиболее
надежный способ выведения нового сорта картофеля из сеянцев. Этот путь
был тоже очень
нелегким: чтобы вырастить сеянчики из семян одного единственного плодика
и довести их до сбора урожая пригодных для сравнения клубней, нужна была
большая настойчивость и упорство. Бербанк из 23 семячек сумел вырастить
двадцать три сеянца. Среди них было несколько с улучшенными свойствами
посаженных
сортов, но Бербанк выбрал только два растения, отличавшиеся изумительной
величиной; они были новым сортом.
Из клубней этих двух старательно взращенных растений Бербанк и вывел
в дальнейшем свой знаменитый «картофель Бербанка», прославивший его как
растениевода.
Картофелины нового сорта, заинтересовавшие соседей Бербанка, он продал
одному огороднику-профессионалу. В начале XX в. специалисты Департамента
земледелия
в Вашингтоне вычислили, что «картофеля Бербанка» в Соединенных штатах
после его введения было получено на семнадцать миллионов долларов, хотя
сам Бербанк
получил, за выведенный им сорт лишь сто пятьдесят долларов. Но и эти
деньги для него были очень кстати. Бербанк давно уже тяготился своим
пребыванием
на родине под неусыпным наблюдением родственников, которым надо было
объяснять смысл избранной молодым садоводом профессии и необходимость
растениеводческих
опытов. К этому времени Бербанку попал в руки том Дарвина «Прирученные
животные и возделываемые растения». Эта книга, как мы уже отметили, открыла
молодому
натуралисту-растениеводу новый мир. Первый успех с «картофелем Бербанка»,
полученный в результате долгих поисков вслепую, вдруг оказался объясненным
с необычайной ясностью и четкостью! Теперь Бербанк уже знал, что избранный
им путь — не только его личный домысел. Он понял, что изменчивость у
животных и растений зависела от скрещиваний и что изменения можно закрепить
путем
отбора. В то время как он ставил свои опыты и, спотыкаясь на каждом шагу,
брел к решению задачи ощупью, великий Дарвин вскрыл и сделал понятными
причины и следствия отбора и изложил их так, что они могли иметь непосредственное
отношение к работе молодого Бербанка! Легко представить себе, как окрылила
Бербанка прочитанная книга. Теперь ему оставалось только решительно действовать.
Еще с детства он много слышал о Калифорнии, где за год до его рождения
были
открыты богатейшие золотые россыпи. «Золотая горячка» охватила и степенное,
усидчивое население Новой Англии, откуда толпами устремлялись, как и
из других штатов Америки, все жаждавшие обогащения.
В 1864 г. в Калифорнию уехал один из старших братьев Бербанка. В письмах
он сообщал много интересного об этой стране. Постоянные разговоры в семье
о Калифорнии, очевидно, и подготовили понемногу решение молодого Бербанка
уехать в «страну золота». Внешним поводом, толкнувшим непосредственно
к отъезду, были и личные сердечные переживания Бербанка, как он сам после
вспоминал,—
размолвка с любимой им женщиной. Эта романическая история в личной жизни
Бербанка, впрочем, была лишь эпизодом, о котором на протяжении многих
лет с улыбкой вспоминали оба упрямца, оставшиеся друзьями.
Но, как бы то ни было, в 1875 г. двадцатишестилетний Лютер Бербанк с
десятью картофелинами выведенного им сорта в чемодане, преисполненный
надежд и уверенный
в себе, покинул Новую Англию и отправился на Запад.
Калифорния могла привлечь Бербанка только как естественная теплица, где
можно заниматься выращиванием всевозможных растений круглый год, не опасаясь
осенних холодов и зимней стужи.
Быстро заселявшаяся в то время Калифорния еще почти совсем не имела развитого
садоводства. Вновь возникавшие поселки и города строились там, где было золото.
Но молодого Бербанка в Калифорнию привлекала не жажда наживы. Его при первом
знакомстве со страной поразило обилие цветов и яркость окрасок заткавшего
пригорки и склоны крупноцветного калифорнийского мака — эшольции. Долину,
привлекшую внимание Бербанка, под названием «Санта-Роза», он избрал местом
своей жизни и деятельности. Первые месяцы ушли на ознакомление со страной,
подыскание места для поселения и работы.
Денег, вырученных от продажи «картофеля Бербанка», хватило только на переезд.
В Калифорнии, чужой и совершенно незнакомой стране, Бербанку пришлось пережить
много невзгод и всяческих лишений, о которых он не любил после и вспоминать.
Поставив своей целью основать садоводство, Бербанк первые два года после
переселения в Калифорнию вынужден был выполнять всякую работу — поденщика,
землекопа, плотника, лишь бы прокормиться и поддержать заложенный питомник.
Полученная еще на отцовской ферме привычка к неустанному труду и знание нескольких
ремесл спасли его в самый тяжелый период жизни после приезда в Калифорнию.
В стране пальм. Калифорнийский ландшафт |
Несмотря на тяжелые условия жизни, Бербанк не терял ни одного дня. Он быстро
ознакомился с местными дикими и культурными растениями и немедленно приступил
к своим опытам. Особенно привлек его внимание калифорнийский мак, которому
он позднее уделил много времени и вывел с помощью скрещивания все его цвета
— от белого до тёмнокрасного.
В 1877 г. вышла в свет и скоро попала в руки Бербанка новая книга Дарвина
«Действие самоопыления и перекрестного опыления в растительном царстве».
Чтение этой книги было крупнейшим событием его жизни, так как она подсказала
ему путь дальнейшей деятельности. Прочитав описания удивительных приспособлений
к перекрестному опылению у цветов, изложенные во вступительной главе, Бербанк
был в сильнейшей степени поражен замечанием Дарвина: «Поскольку растениям
свойственно столько различных и приносящих результаты способов оплодотворения
путем скрещивания, из этого факта можно было бы заключить лишь то, что они
извлекают отсюда большую пользу, и задача настоящего труда и состоит в том,
чтобы показать характер и значение полученных таким путем преимуществ».
Что же изумило Бербанка в словах Дарвина? Он впервые ясно увидел, что все
бесконечные особенности форм, разнообразие окрасок, запахов — не случайны
и не безразличны растениям: это их преимущества в жизненной борьбе, от этих
особенностей они получают пользу!
Дарвин установил научную истину, в этом его бессмертная заслуга. Бербанк
сделал следующий шаг — он задумался о людях, о применении выработанной природой
системы совершенствования организма для пользы человека.
Сделать землю более приятным, удобным, богатым обиталищем для человека —
такую задачу поставил перед собою Бербанк. Это была не отвлеченная формула,
— молодой растениевод ясно представлял себе, что нужно делать. Программа
его работы — грандиозный план перестройки растительного мира земли. И вместе
с тем Бербанк не строил широких планов, его намерения были просты, ясны бесспорны,
но смелы и необычны для того времени.
Если в процессе эволюции путем естественного отбора в природе вырабатываются
разнообразнейшие формы, каждая черта которых есть свидетельство выдержанной
борьбы и пригодности к самостоятельному существованию, почему в таком случае
человеку не воспользоваться способностью растений изменяться и не направить
их дальнейшее совершенствование для своих целей?
В то время Бербанк вывел еще только один сорт картофеля, но Дарвин с предельной
четкостью и глубиной развил его собственные мысли и подсказал молодому садоводу
пути дерзаний. Пища, одежда, жилище, — все, что составляет материальную основу
существования человека, — прямо или косвенно зависит от растений. Люди к
этому с давних времен так привыкли, что считают съедобность растений и пригодность
древесины для технических надобностей само собой разумеющимися свойствами.
Но с каждым шагом человеческой культуры увеличиваются и расширяются потребности,
изменяются и усложняются запросы к растениям. Человек приступил к земледелию
только тогда, когда ощутил необходимость внести поправку в окружавший его
растительный мир, и от глубокой древности до последнего столетия лишь отдельные,
выхваченные из огромного разнообразия формы подвергались одомашниванию, частичной
перестройке. Всю основную массу растительных видов человек еще не освоил
и по отношению к ним все еще остается дикарем, не умеющим распорядиться растениями
по-хозяйски. Все прославленные достижения земледелия и растениеводства —
капля в море дикой зеленой стихии, над которой еще не властен человек. В
то же время все пригодные для земледелия площади обрабатываются и часто переобременены
и истощены; наиболее доступные леса, особенно в умеренном климатическом поясе,
либо истреблены, либо испорчены и обесценены — человек наложил свою тяжелую
руку на растительность с силою современной техники и культуры, но с неразборчивостью
предков-дикарей. Бербанк все это видел с детства в фермерской семье и особенно
остро почувствовал в своей практике начинающего садовода.
Что представляло собой садоводство в Америке до Бербанка?
С того времени, как европейцы проникли в Новый Свет, они назвали новую землю
Винланд, что значит «виноградная страна». В. 1562 г. испанцы посадили апельсины
во Флориде, и приблизительно в то же время иезуиты ввели грушу в страну Великих
Озер.
Имя лорда Делавэра из Мериленда сохранилось как имя первого владельца виноградника
с европейской лозой. Первые переселенцы-колонизаторы англичане в XVII в.
нашли очень много ягод и несколько местных сортов винограда. Яблоки появились
в Нью-Йорке, очевидно, до 1699 г., когда там уже продавали яблочный сидр.
Но понадобилось два столетия на то, чтобы яблоко стало хоть сколько-нибудь
удовлетворительным съедобным плодом (раньше оно применялось только для изготовления
сидра). В Калифорнию оливковое дерево, грушу и виноград занесли испанские
католические монахи из Мексики в начале XVIII столетия. И, несмотря на сравнительную
давность культуры, ассортимент фруктов в Калифорнии (каким его видел Бербанк)
был так беден, что первой заботой начинающего садовода было выписать из других
мест недостающие сорта. В течение почти двух с половиной веков плодоводство
в Соединенных штатах Северной Америки оставалось делом частных лиц, и только
в 1900 г., когда деятельность Бербанка уже была в расцвете, правительство
приступило к осуществлению государственных мероприятий по улучшению плодового
хозяйства.
В то время никому не было никакого дела до садоводства страны, а частные
предприниматели рассматривали садоводство как «темную» отрасль, третьестепенную
и доходную только в случае самых минимальных вложений и прямого обмана покупателей.
В такой обстановке заброшенности и неустойчивости садоводства, без всяких
средств и профессиональных навыков молодой Бербанк не только основал промышленный
питомник, но и приступил к осуществлению перестройки культурной флоры земли.
Мы не будем излагать многократные и подробные высказывания Бербанка, как
он проектировал развить свою деятельность. Важно установить лишь разительный
факт: на протяжении всей своей долгой и деятельной жизни калифорнийский труженик
изо дня в день, последовательно осуществлял свою программу жизни, которую
в его время не могло взять на себя ни одно научное учреждение. К Бербанку
вполне применимо замечание Гете об Александре Гумбольдте, что «замечательные
люди XVI и XVII столетий сами представляли собою академии». Бербанк для XIX
в. представлял собою также прообраз академии растениеводства, на деле впервые
организованной в Советской стране (Всесоюзный институт растениеводства —
«ВИР», Институт северного плодоводства им. Мичурина, Всеукраинский научно-исследовательский
институт генетики и селекции и др.), практически разрешающей всю сумму вопросов
растениеводства. Во времена Бербанка, особенно в начале его деятельности,
в Америке не было ничего, хотя бы напоминающего организованное много позднее
правительством Соединенных штатов «Бюро растительной индустрии».
Широко и разносторонне задумал Бербанк свою работу. Он был намерен «прокладывать
новые пути по всем возможным направлениям — улучшать декоративные деревья,
открывать основные законы, касающиеся полезных деревьев, создавать более
красивые, более изящные цветы и дарить сельским хозяевам и садоводам всего
мира более устойчивые в отношении погоды и более урожайные злаки и приносящие
большую пользу сорта всевозможных растений». Припоминая свои планы и устремления
молодости, Бербанк в «Жатве жизни» скромно добавил: «это была большая задача!»
В действительности эта задача была небывалой по смелости, величественной
по глубине, широте и новизне замысла.
Бербанк неохотно вспоминал первые тяжелые годы организации и развертывания
своего небольшого питомника в доходное промышленное садоводство. В своем
питомнике он выращивал сеянцы фруктовых деревьев местных, калифорнийских
сортов, но в отличие от других садоводов применял впоследствии прославивший
его отбор лучших и надежных растений. Постепенно Бербанк стал приобретать
репутацию добросовестного и знающего садовода, и у него охотно покупали фруктовые
деревья для посадки новых садов.
В своем питомнике Бербанк выполнял все виды работы: от вспашки земли и всевозможных
плотничных поделок до опытов отбора и гибридизации.
Уменье все делать в питомнике своими руками, знание всех подробностей садоводческой
практики для Бербанка были необходимы, и он в совершенстве владел известными
в то время в Америке приемами растениеводческой техники. Однако уровень промышленного
садоводства того времени, как мы уже знаем, был очень низок, и предприимчивому
молодому садоводу пришлось самостоятельно совершенствовать искусство своего
любимого дела.
«Природа, — рассуждал Бербанк, — имеет в своем распоряжении множество разнообразнейших
способов решать любой сложности задачу создания новой формы растения, не
боясь неудач и не ограничиваясь сроками. Человек при своей интеллигентности,
применяя систему, по которой действует природа, может и должен найти свои
приемы быстрого создания новых растений. Он не может мириться с миллионами
неудач и ждать успеха создания новой формы тысячелетия».
Так Бербанк пришел к необходимости и возможности ускоренного выведения человеком
новых сортов растений.
Но, прежде чем добиться успехов, о которых заговорил весь мир, молодой садовод
должен был создать для себя своими личными усилиями доходное садоводство,
где можно было бы, не считаясь с затратами, производить опыты одновременно
над большими количествами растений. Бербанку и тогда уже было ясно, что для
выведения новых, улучшенных растений необходимо выращивать одновременно многие
тысячи растений, из которых только и можно выделить один-два экземпляра с
желательными признаками.
Практически Бербанк должен был не только найти способы создания нового растения,
не только ускорить производство, но и «перейти на массовую продукцию». А
дела садоводства, несмотря на заметный успех, укреплялись медленно и не обещали
в ближайшем будущем больших возможностей для опытов.
Теперь, в свете истории, легко понять, что самые рискованные мероприятия
Бербанка были прочно обоснованы его безошибочным расчетом революционера флоры,
работавшего, по его выражению, «совместно с природой». Но в начале деятельности
Бербанк не мог бы привести в оправдание своих смелых опытов ничего, кроме
практики садовода и решительности молодого экспериментатора, идущего напролом.
Таким смелым и рискованным мероприятием было выполнение молодым Бербанком
крупного и срочного заказа на выращивание и поставку сливовых деревьев.
Одному предпринимателю понадобилось двадцать тысяч сливовых деревьев в течение
девяти месяцев для посадки новых плантаций. В те годы питомников в Калифорнии
было очень немного, почему заказчик и обратился к Бербанку. Но Бербанк также
не знал, как он сможет выполнить такое задание. У него не было двадцати тысяч
сливовых деревьев, но, подумав, он все же принял заказ. Ему представился
случай осуществить массовый опыт. Пути, намеченные Бербанком раньше, подсказали
ему приемы решения трудной задачи: ускорить «методы природы» соответственным
применением ее законов в растениеводстве. Сливовые деревья, особенно в ранней
молодости, растут медленно, их прививки более трудны, чем, например, прививки
яблонь или груш. Поэтому Бербанку предстояло как-то совершенно по-новому
их выращивать, чтобы сдать заказ в условленный срок. И Бербанк приступил
к решению невыполнимой обычными способами садоводческой задачи.
Прежде всего из всех косточковых он выбрал наиболее быстро растущий миндаль,
самый надежный по быстроте укоренения и развития. Раздобыв двадцать тысяч
миндальных орехов одинакового качества, Бербанк приступил к их проращиванию
на подстилке из крупнозернистого песка, покрытой грубым холстом, на котором
также был сверху насыпан песок. Такой прием проращивания обеспечивал возможность
ежедневного наблюдения прорастающих семян, не повреждая молодых корешков.
По мере прорастания молодые растеньица-всходы высаживались на приготовленные
для них грядки в питомнике. Так постепенно были высажены все растеньица,
и к началу июля саженцы в питомнике настолько поднялись и окрепли, что оказались
годными для прививки. Получив от одного соседа-садовладельца двадцать тысяч
сливовых глазков для прививки (в виде прутиков-черенков с почками), Бербанк
с помощниками прививал к стволикам миндаля «глазки» сливы. Через десяток
дней после прививки каждого деревца глазки сливы оказались хорошо приросшими
к стволикам миндаля. Надо было теперь направить их развитие так, чтобы буйный
рост миндального подвоя не мешал, а способствовал быстрейшему развитию сливового
привоя. Не обрезывая миндальных стеблей с листьями, как это делалось обычно,
Бербанк надламывал их верхушки так, что они оставались висеть не отделенными
от стебля. Это необходимо было сделать, чтобы исключить влияние сильно растущего
миндаля на развивающиеся сливовые побеги. Если бы он просто обрезал миндальные
стебли, саженцы могли бы погибнуть. При надломленном миндальном стебле сливовые
побеги хорошо росли и быстро набирали силу. Приемное дитя — сливовые «глазки»
— благополучно развернулось на миндальных подвоях. Через две-три недели миндальные
деревца стали сливовыми. План удался целиком, и 1 декабря девятнадцать тысяч
пятьсот сливовых деревьев были готовы для поставки. «Обрадованный заказчик
назвал меня волшебником, — вспоминал после Бербанк, — и с большим удовольствием
оплатил счет».
Молодой растениевод убедился, что может обращаться с большими количествами
растений, необходимыми в его опытах, и, кроме того, он имел деньги для продолжения
и расширения работы. Теперь перед Бербанком благодаря первому опыту открылись
действительные возможности постановки разнообразных опытов с большими массами
растений, к чему его влекли призвание и намеченный план жизни. Репутация
владельца питомника укрепилась настолько, что к нему начали приезжать издалека
фермеры, желавшие заложить фруктовые сады посадкой хороших деревьев. Бербанк
продавал только самые лучшие саженцы и гарантировал их своей личной ответственностью.
В семидесятых и в начале восьмидесятых годов на фруктовые деревья был большой
спрос.
Особенно резко выделялась деятельность Бербанка как садовода-владельца питомника
в сравнении с массой наводнявших Калифорнию торговцев-коммивояжеров, которые
сбывали недоброкачественные и просто хилые, негодные, больные деревья. Каждый
саженец требует долголетнего и хлопотливого ухода, а его выживаемость и доброкачественность
(урожайность, ценность плодов) выясняются только через несколько лет после
посадки. Поэтому значение надежных саженцев очень велико. Оправдает новый
сад расходы, труд и надежды, или все пропадет вместе с хилыми, погибающими
деревьями — зависит во многом и прежде всего от доброкачественности прутиков-деревьев,
саженцев, в которых может разобраться только опытный специалист. Но если
плохие саженцы и выживали, они могли на долгие годы отравить существование
владельцу сада, населенного малоурожайными деревьями с безвкусными плодами.
Многие добродушные фермеры были нагло обмануты ловкими коммивояжерами, сбывавшими
негодные фруктовые деревья.
У Бербанка с тех времен сохранился набросок заметки в газету, в которой он
так охарактеризовал тогдашнее coстояние торговли фруктовыми саженцами в Калифорнии.
«После того как я в разные годы проповедывал, как сохранять деревьям жизнь,
я не успокоюсь раньше, чем не дам вам усовершенствованного метода, как их
убивать. Первый и самый важный шаг — это покупать полуживые, больные, негодные
деревья у добросовестного странствующего приказчика, который складно и медоточиво
рассказывает, что он единственный человек, поставляющий на рынок желаемый
товар». С альбомом под мышкой, в котором были многокрасочные изображения
цветов и плодов, такие приказчики промышленных садоводств долго еще наводняли
страну и не только обманывали фермеров, но и задерживали развитие в Калифорнии
садоводства в целом.
Бербанк с самого начала своей деятельности подчеркивал, что у него нет коммивояжеров,
дорогу к питомнику находили сами покупатели, дорожившие возможностью получить
хорошие саженцы: перед его домом всегда толпились повозки.
Дела Бербанка шли хорошо, но никто не знал и не мог понять, что расширение
деятельности плодового питомника начинало тяготить его организатора. Для
всех соседей Бербанк был только «владельцем садоводства к югу от железнодорожного
моста». Все, имевшие дело с Бербанком, считали его энергичным, дельным и
отлично знающим и любящим свой питомник садоводом-профессионалом, отличавшимся
от многих других тем, что он дорожил честью и добрым именем своего предприятия.
Лишь некоторые замечали равнодушие Бербанка к возможности обогащения и считали
его недостаточно деловым предпринимателем. Опытов, поглощавших почти все
внимание Бербанка, никто не замечал. Но зато многие привыкли его встречать
в окрестностях Санта-Розы, в лесах и лугах собирающим травы и семена. Эти
прогулки и экскурсии Бербанка не были простой данью любознательности и созерцательной
«любви к природе». Неутомимое посещение окрестностей Санта-Розы Бербанк начал
с первых дней своего пребывания там. Обилие, красота, разнообразие цветущих
диких растений не только привлекли внимание Бербанка, не только возбудили
у него живейший интерес натуралиста, но и заставили задуматься: не заинтересуют
ли эти замечательные «цветы-калифорнийцы» растениеводов, ботаников и любителей
садоводства в других странах, за океаном? Может быть, калифорнийские семена
диких цветущих растений можно предложить заграничным садоводственным фирмам
и отдельным лицам?
Эта мысль была многообещающей. Бербанк давно уже чувствовал необходимость
установить связи с растениеводами и ботаниками. Ему необходимо было знать
растения всей земли, но хотелось знать и людей, изучающих дивный мир растений.
Бербанк написал ряд писем европейским и австралийским фирмам и известным
растениеводам с предложением высылать семена дикорастущих калифорнийских
растений. Результаты превзошли ожидания. Многие с живейшим интересом откликнулись
на предложение и пожелали иметь собираемые Бербанком семена. Завязалась столь
необходимая Бербанку переписка со многими лицами и фирмами. Его удивило и
взволновало, что во всех странах нашлись выдающиеся и видные люди науки,
которые занимались такой же работой, как и он, — интересовались растениями
и цветами не ради их анатомии или латинского названия, но из-за их полезности
и красоты.
«Эта работа, — вспоминал после Бербанк в «Жатве жизни»,— доставила .мне много
радости и, кроме того, дала деньги. Мало кому известно, но это факт, что,
калифорнийские дикорастущие цветы и кустарники в Англии и Других европейских
странах сделались любимыми садовыми растениями».
Представим себе маленькую одинокую фигурку человека, сосредоточенно шагающего
по лугам, карабкающегося по горным склонам, с удивлением и восторгом останавливающегося
перед небольшим, едва им замеченным растеньицем... Вот он внимательно рассматривает
цветы, листья, стебли растения, что-то думает и вспоминает. Потом шарит в
пустых карманах, ничего не находит, делает движение, чтобы снять галстук,
но и его не оказывается; тогда он торопливо снимает с ботинка шнурок и, облегченно
вздохнув, прикрепляет на заинтересовавшее его растение этот своеобразный
знак отличия. Долго смотрит одинокий человек на маленькое растеньице. Он
один перед своей находкой среди гор, холмов и перелесков, но чувствует себя
стоящим в средоточии внимания всего мира. Он мысленно представляет, какой
замечательный подарок создаст он для людей, когда облагородит потомство этого
скромного растения. Он думает о своих далеких заокеанских друзьях, которые
так же, как и он, будут с изумлением и восторгом смотреть на цветы, выращенные
из семян найденного растения. Этот человек преисполнен не только восторгом,
в его мозгу четко работает мысль. В найденном растении он видит не случайный
продукт слепых природных сил, а результат закономерного развития в огромной
творческой лаборатории природы. Первые обнаруженные признаки растеньица —
новой разновидности — вызывают в его сознании грандиозную картину процесса
природного творчества... «Природа работает для создания разновидностей, —
думает он, — и требует приспособления к окружающей среде. Но в ее распоряжении
было бесконечное время и весь сырой материал, который ей требуется; с одной
стороны, она могла расточать и то и другое, с другой стороны, оставлять себе
время. Она работала с птицами, пчелами и другими насекомыми, которые способствовали
опылению растений, она находила поддержку во всякого рода случайной гибридизации,
она раскидывала семена далеко и широко вокруг, пользуясь для этого водой
и ветром, ледником, перелетными птицами и странствующими зверями, — все это
лишь немногие из ее вспомогательных средств. Она производила миллионы опытов
и терпела миллионы неудач, но у нее не было никаких оснований делать себе
из этого заботу... Природа могла ставить столько опытов, столько раз ошибаться,
сколько она хотела, и, тем не менее, со временем бесчисленное множество растений,
кустарников, сортов овощей, цветов, фруктовых деревьев и вьющихся растений
распространилось по всей земле; их мы теперь находим как в диком состоянии,
так и в виде облагороженных экземпляров, которые дают человеку пеструю роскошь
его цветников, изобилие зрелых плодов в его фруктовых садах и богатую жатву
в его полях»...
Разве не поэтом был этот одинокий человек, так проницательно глубоко чувствовавший
и понимавший природу, так вдохновенно и живо представлявший безграничные
возможности ее обогащения, так горячо убежденный в творческих способностях
человека? Это был подлинный художник, поэт-романтик, поэт-мыслитель, сам
своими руками осуществлявший свои художественные, поэтические замыслы...
«Я мог учиться у природы ее методам, но не обязан был перенимать ее приёмы.
Я был убежден, что если бы человек следовал ее системе и учился по ее раскрытой
книге, он мог бы при своей понятливости и своей привычке стремиться к определенной
цели добиться в деле выращивания растений того, чего хотел, и даже, в заключение,
когда он хотел»...
Эти самоуверенные слова, этот гимн человеческой воле и знанию не были только
вспышкой вдохновенной мысли, — это было постоянное мироощущение художника,
весь смысл жизни которого было творчество.
Энергичный, кипучий, он всей силой своего исключительного дарования принадлежал
будущему. Сосредоточенный в себе, умеющий без конца, неутомимо добиваться
намеченной цели, Бербанк был популярен в массах.
Среди растениеводов Бербанк еще не имел достаточно прочного имени; ведь «картофель
Бербанка» не мог считаться иначе, как счастливой находкой удачливого садовника.
Ученые ботаники и не подозревали, что какой-то молодой садовод смело вторгается
в их область исследований и притом не почтительным учеником современных ему
ботаников, а независимым исследователем, проверяющим опытами практики свои
наблюдения натуралиста.
Но мало-по-малу сведения о работах Бербанка начинали проникать за пределы
Санта-Розы. Благодаря газетным заметкам и объявлениям распространились слухи,
что где-то в Калифорнии живет и работает молодой садовод, производящий успешные
опыты по улучшению различных садовых и огородных культур. Естественно, что
такие слухи находили отклик прежде всего среди фермеров и любителей садоводства.
Портрет Бербанка в пору расцвета его творчества |
И к Бербанку поступали бесхитростные, порою наивные но искренние письма,
в которых добровольные корреспонденты не только выражали сочувствие и одобрение
деятельности Бербанка, но и делились с ним своими наблюдениями, опытами,
присылали собранные семена, плоды чем-нибудь заинтересовавших их растений.
Писали фермеры загрубелой от плуга и лопаты рукой, писали ковбои, вообще
не имевшие обыкновения писать, но делавшие исключение для Бербанка, писали
школьники, по-детски, непосредственно чувствовавшие, что их поймет адресат,
писали люди разнообразных профессий, для которых мир растений был стихией
творческой радости, а не предметом заработка или наживы.
Бербанк с величайшим вниманием отвечал и на письма ковбоя, приславшего два
боба, часть урожая, которому корреспондент придавал большое значение, предполагая
заняться разведением сорта бобов, найденных им в пещере — давнем обиталище
индейцев, и на письма школьниц, узнавших от своей учительницы, что есть такой
мистер Бербанк который выращивает новые удивительные цветы, чему и они желают
последовать с величайшей решительностью и энтузиазмом. Часто Бербанку присылали
письма и посылки с семенами и клубнями из самых отдаленных уголков земли,куда
только может забросить судьба предприимчивого человека. В таких случаях неведомый
доброжелатель оказывал Бербанку огромную услугу, так как расширял знакомство
молодого садовода с флорой земного шара. Но обычно корреспондент присылал
что-нибудь не только из чувства личного расположения к Бербанку, которого
никогда не видел и не имел возможности ближе узнать, но и потому, что бербанковское
дело он считал общеполезным.
В этом и была притягательная сила бербанковских начинаний, находивших в толще
людских масс горячий и благодарный отклик.
Когда почтенный, заслуженный ученый в наши дни в Советской стране поддерживает
широкие связи с общественностью, — это явление у нас обыденное и становится
правилом, во всяком случае, рассматривается делом общественно необходимым.
Но представим себе молодого садовода Бербанка в Соединенных штатах Северной
Америки 1880-х годов, когда ему приходилось за свой страх и риск вести опыты
выведения новых растений при полном безразличии буржуазной общественности
и урывать последние минуты досуга для ответов и переписки с его безвестными
корреспондентами, — и станет понятным, почему «деловые люди» считали его
человеком со странностями.
Действительно, странным исключением был этот молодой садовод, для которого
и переписка с ковбоями и детьми и смелые опыты создания новых растений были
звеньями одной цепи, делами одного порядка и одного устремления — огромного
общечеловеческого дела преобразования растительных богатств земли.
Странный садовод-мечтатель был владельцам самого плодородного участка в мире. Так оценивали этот участок потому, что на нем произрастало все, что бы ни вздумали посадить или посеять. Но Бербанк приобрел свой замечательный участок не так, как это делали другие садоводы. У него не было денег для покупки нужных ему четырех акров плодородной земли, поэтому пришлось удовлетвориться приобретением совершенно бесплодной сырой площади, бывшей когда-то дном пруда. Первое, что пришлось проделать Бербанку на приобретенной земле, это удалить излишнюю влажность участка, и притом так, чтобы и на осушенной площади почва имела всегда достаточный запас воды. Бербанк нашел простой и вполне оправдавшийся на практике способ осушки. Посредине участка, вдоль его, была проложена дренажная четырехдюймовая труба, а по ее сторонам, на расстояниях метров в двенадцать, отходили под прямым углом двухдюймовые трубы. Вся система труб имела небольшой наклон. Главная труба оканчивалась в протекавшем поблизости ручье, а боковые, оканчиваясь на площади участка, при сильном дожде собирали лишнюю воду, которую главная труба отводила в ручей. В засушливую погоду, наоборот, те же трубы
Часть усадьбы Бербанка в Санта-Розе
увлажняли участок водой, которую выкачивала из них и впитывала почва. Все последующее время (полстолетия) дренажные трубы действовали безотказно и день и ночь, не требуя никакого ремонта: их даже никогда не осматривали после укладки. Понятно, такая безукоризненная работа дренажных труб на протяжении очень долгого времени была возможна только потому, что Бербанк предусмотрел не только правильную укладку, уклон труб, но и их прочное соединение тщательной обмазкой. Без соблюдения таких предосторожностей опускание одной какой-нибудь части линии труб могло нарушить нормальную работу всей их системы. Так Бербанк разрешил сложную задачу и осушки и обводнения своего участка. Но тяжелая глинистая почва от дренирования еще не стала плодородной. Ее удобрили запахиванием навоза. От полного навозного удобрения физические свойства почвы значительно улучшились — она стала лучше прогреваться, сделалась легкой и проницаемой для воздуха и удобной для обработки, и, кроме того, перегнойные вещества обогатили ее азотистыми соединениями, особенно необходимыми как главная составная часть пищи растений. Участок Бербанка стал удобным для обработки и плодородным.
Ящики с сеянцами в теплице Бербанка
Но плодородие сада Бербанка в Санта-Розе зависело не столько от всех предварительных
улучшений почвы, сколько от искусства садовода.
У Бербанка произрастали плечом к плечу самые разнообразные растения
как местные, так и пришельцы издалека, хотя требования их к почве,
климату
и уходу были
самые разнообразные. Каждому растению был обеспечен индивидуальный
уход, поэтому все растения одинаково преуспевали. Заботы Бербанка
о каждом
питомце начинались еще задолго до того, как он мог заметно отозваться
характером
своего развития на условия жизни и уход.
Подготовка почвы, посев и уход за сеянцами тесно связаны со всеми
замечательными достижениями Бербанка, Он придавал исключительное
значение выбору семян,
хотя бы самых обычных, и их сохранению. Если выбор и хранение семян
неправильны, нельзя рассчитывать на успешное развитие растений. Без
пояснений понятно,
что семена, полученные из ненадежных рук, неизвестного происхождения,
не гарантируют успеха. При наличии множества разновидностей и сортов
выбор наиболее
пригодного и желательного — также обязательное условие дальнейшего
благополучия культуры. Но даже если имеются хорошие и надежные семена,
их следует
умело сохранить до посева. Семена отобранных сортов и разновидностей
Бербанк всегда
сохранял в ящиках в одной из комнат своей квартиры, где они были
у него постоянно на глазах. Приготовлению семян к посеву он придавал
также огромное
значение
и никогда не жалел на это дело затраты времени и труда. Он выработал
порядок проращивания, применявшийся им одинаково ко всевозможным
семенам
и с одинаковым
успехом. Бербанк всегда был уверен, что девяносто девять семян из
ста посеянных прорастут и дадут всходы. Для работы Бербанка это было
необходимо.
Ведь ему
часто приходилось высевать ценные семена, полученные с большим трудом,
или гибридные. Иногда несколько семян, полученных в результате гибридизации,
были результатом многолетнего упорного труда. Поэтому легко понять,
с какой
заботой и бережливостью должен был обращаться с ними Бербанк!
Тот факт, что для различных семян Бербанку удалось выработать общие
правила проращивания, свидетельствует, что он выявил и выполнил действительно
наиболее существенные требования семян. Бербанк всегда высевал все
ценные
семена в
ящики, помещаемые в теплице, что обеспечивало быстрое и дружное появление
сеянцев и предохраняло их от случайностей погоды. Он много лет применял
для посева ящики одинакового размера и формы, предпочитая их горшкам
или глиняным
плошкам. Ящики Бербанка имели восемнадцать дюймов1 в квадрате с
наружной стороны и четыре с половиной дюйма глубины внутри. Они изготовлялись
предпочтительно из сосновых досок или из клена, кипариса и белой
акации.
Две противоположные
стороны ящиков имели доски толщиной в 3/4 или 7/8 дюйма, остальные
две — около 1/2 дюйма. Дно ящиков делалось из досок около 1/4 дюйма
толщиной,
причем
для стока воды оставлялись две-три щели в 1/8 дюйма. Для прочности,
вентиляции, дренажа поперек дна прибивались три планки. Пазы ящика
промазывались
олифой для прочности и предохранения гвоздей от ржавчины. Раз в год
такой ящик обеззараживали
опусканием на три-четыре минуты в кипяток. Такими ящиками и пользовался
Бербанк как наиболее удобными. Каждый из них служил многие годы.
1 Дюйм — 2,54 см. |
Мы точно указали подробности такой, казалось бы, мелочи, как ящик
для посева семян. Но исключительные достижения Бербанка останутся
совершенно
непонятными,
если не обратить внимания на технические подробности, совокупность
которых составляла одно из обязательных и необходимейших условий
его «чудес».
Да и у нас в каждой хате-лаборатории, в школе и даже на окне любителя
полезно
иметь для проращивания семян ящики бербанковского типа.
Почва для заполнения ящиков составлялась Бербанком из крупного промытого
песка (50%) и около 40°/о хорошей лесной или луговой земли. К этой
смеси прибавлялось до 9% измельченного мха или торфа и 1% суперфосфата
или
размолотой костяной муки. Землю из ящиков он сохранял и на второй
год, примешивая часть
ее к новой. На дно ящика перед наполнением его землей посыпался слой
камешков толщиной до полудюйма, необходимых для дренажа и свободного
доступа воздуха.
Земля в ящиках не досыпалась до верха, примерно, на два сантиметра.
Насыпанная в ящик земля выравнивалась дощечкой. На ее ровной, слегка
уплотненной
поверхности высеивались довольно густо семена, которые прикрывались
приготовленной для
этого землей. Мелкие семена едва присыпались, более крупные засыпались
до четверти и даже половины дюйма. Как правило, семена прикрывались
сверху землей
на толщину посеянного семени. При посеве непосредственно на грядках
в саду Бербанк прикрывал посев для защиты от непогоды сверх земли
еще слоем
опилок.
Посев в ящиках прикрывался опилками или мхом, что для посеянных семян
служило как бы теплым одеялом. Поливы посева в ящике производились
у Бербанка не
обрызгиванием сверху, а весь ящик погружался в кадку с водой так,
чтобы вода не переливалась через его края. В несколько минут земля
ящика
насыщалась влагой, не смывая и не перемещая семян. После этого ящик
вынимался из
кадки
и ставился наклонно, чтобы могла стечь лишняя вода. Бербанк всегда
следил за точным соблюдением при посеве всех подробностей выработанных
им правил
посева, придавая им исключительно большое значение. Ящики с посевами
выдерживались в умеренной комнатной температуре вплоть до высадки
сеянчиков в грунт. В
случае задержки высадки из-за плохой погоды подрастающие сеянцы пересаживались
в другие ящики, более разреженно, чтобы не приостанавливать их развития.
Пересадку сеянцев Бербанк, как правило, допускал только до тех пор,
пока растеньица имеют два-четыре листка. Пересадка в таком возрасте
переносится
сеянцами легко, и она очень проста: производится пером или лезвием
ножа. Ящики с сеянчиками понемногу приучают к солнцу и воздуху: выносят
в защищенное
место наружу. Чтобы лучше приучить сеянцы к условиям открытого грунта,
Бербанк производил еще промежуточную пересадку сеянцев в горшок.
Для окончательной
высадки в поле ящики у Бербанка переносили целиком в поле, чтобы
не подвергать сеянцы порче, что неизбежно при всяком ином менее бережном
способе. Лучше
всего пересадку производить, по совету Бербанка, перед дождем, когда
условия наружного воздуха похожи на тепличные. Окончательную пересадку
делают совком,
предварительно тщательно расправляя корни пересаживаемого сеянца.
Бербанк
рекомендовал высаживать сеянцы несколько глубже, чем они сидели в
ящике, и плотно обжимать землю вокруг высаженных растеньиц. Так как
сеянцу
в раннем возрасте угрожает много врагов и напастей, то растения слегка
осыпают серой
или крупным песком. Дальнейшую борьбу с грибными болезнями Бербанк
предоставлял
сопротивляемости молодых растеньиц, беспощадно выдергивая всякое
поддающееся заболеванию. Первые самостоятельные шаги сеянца в борьбе
с вредителями
— насекомыми, улитками и т. п. — Бербанк поддерживал, посыпая растеньица
известью,
красным перцем или табаком.
Эти первоначальные правила ухода за всходами Бербанк с равным успехом
применял к различным растениям, так как требования сеянцев у всех
растений одинаковы.
Таковы простые правила подготовки почвы, посева семян и выращивания
здоровых сеянцев, обеспечивавшие Бербанку буйное развитие его зеленых
питомцев
и славу за его садом в Санта-Розе как самого плодородного участка
в мире.
Развитие коммерческого садоводства шло настолько хорошо, что Бербанк все
больше чувствовал непримиримость двух сторон его деятельности: доходы промышленного
питомника, правда, увеличивали средства и позволяли вести более обширные
опыты, но вместе с тем, по мере развертывания коммерческого садоводства,
все меньше и меньше оставалось у Бербанка времени для опытов.
Останавливаться на полпути было нельзя. И Бербанк, не колеблясь, решил отказаться
от коммерческой деятельности и посвятить весь свой досуг и силы выведению
новых растений. Он продал половину своего доходного питомника, а потом и
совсем отказался от промышленного садоводства и занялся только своими опытами.
В 1893 г. Бербанк достиг таких результатов, что весть о них скоро разнеслась
по всей стране.
Шум поднялся по поводу изданного Бербанком в 1893 г. необыкновенного каталога,
в котором он выступил с необычайно дерзкими, неслыханными раньше заявлениями.
Он предлагал покупателям не обычные продукты садоводства, а «новые разновидности
среди фруктов и цветов» (так был озаглавлен каталог). На внутренней стороне
обложки каталога пояснялось, что слово «новый» имело в данном случае большее
значение, чем обычно. В каталоге было описано около сотни совершенно новых
растений!
Перед падкими на все сверхъобычное американцами выступил человек какой-то
новой профессии, избравший своей специальностью нечто, очень похожее на шарлатанство,—
«создатель новых растений». Причем, подробно описывая свои произведения —
цветущие декоративные растения, ягодные и древесные, — он не скупился на
характеристики их замечательных свойств.
Каталог начинался описанием нового сорта грецкого ореха, названного. Бербанком
«парадокс». Дело в том, что разводимый в Америке сорт «черного американского
ореха» имел очень ценную прочную древесину, но рос медленно, а другие сорта
быстрее развивались, но их древесина не отличалась хорошими качествами. Заставить
дерево с крепкой древесиной быстро тянуться вверх — это и было действительно
явлением парадоксальным. Об этом дереве в каталоге было сказано: «Деревья
этого сорта в возрасте шести лет по крайней мере в два раза выше, толще и
раскидистее, чем черный грецкий орех в десять лет и персидский в двадцать.
Листья его, имеющие в длину от половины до целого метра, тонко разрезаны,
блестящи, светлозеленого цвета и отличаются необычайно приятным запахом,
похожим на запах лучших яблок, и настолько сильным и характерным, как запах
роз и лилий». Дальше в каталоге значилось десять новых разновидностей слив
и ренклодов, множество ягодных растений и цветов. В каталоге были описаны
первые двойные гладиолусы с цветами, плотно сидящими, как у гиацинтов, вокруг
стебля. Подробно описывались в каталоге и различные новые сорта овощей, дающие
обильные урожаи.
Просматривая каталог Бербанка, самые сдержанные американцы усмехались, нисколько
не сомневаясь в фантастичности грубой рекламы садовода из Санта-Розы.
Многих так называемых «образованных» людей возмущала развязность какого-то
садовода, выступившего в своем каталоге с заявлением от имени науки, в действительности
еще и, не помышлявшей, о творческих путях создания новых растений. Тем хуже
для представителей такой науки, можно было бы сказать теперь, когда оригинаторство,
именуемое синтетической селекцией, широко вошло в обиход. Но в то время никто
еще не мог поверить Бербанку, заявлявшему: «Мы пока только еще начинаем разведение
растений согласно требованиям науки. Мы сделали всего лишь два-три шага по
тому необозримому полю, которое будет простираться все шире, коль скоро над
нами взойдет золотое солнце совершенного знания тех сил, которые, на радость
и утешение многих миллионов людей, позволят проявиться всем грациозным и
роскошным формам садовой культуры».
Бербанку не только не поверили, не только насмехались над его предложениями,
но очень многие оскорбились этим выступлением, посягнувшим на «всемогущество
божие». В Америке во времена Бербанка было не меньше, чем теперь, верующих,
по мнению которых «созданием растений» могли заниматься только «божественные
силы», а не люди; в этом верующие не сомневались. Но в то время как рядовые
верующие-буржуа только выражали свое недовольство выступлением Бербанка,
огромная рать «черного воинства» — профессиональных служителей культов —
с визгом и яростным ревом обрушилась на калифорнийского садовода. Какой-то
садовод из Калифорнии осмелился соревноваться со «всемогуществом божиим»!
Лютера Бербанка объявляли обманщиком, а профессиональные ревнители божественной
власти попросту ругали его на всех углах и перекрестках.
Гладиолусы Бербанка с цветами, |
Бербанк вспоминает в своей автобиографии, как один проповедник завлек его
в свою церковь, усадил на самую переднюю скамейку и предложил высказаться
о правильности законов природы и религиозных взглядов. Проповедник предположил,
что Бербанк пойман в ловушку, и принялся укорять его, обвиняя в богохульстве.
Этот характерный, смешной на наш взгляд эпизод достаточно ярко рисует разыгравшуюся
вокруг Бербанка свистопляску. «Ветер, — по его словам,— порядком просвистел
ему уши, пока длилась буря».
Мы должны припомнить, что Бербанк, отказавшись от обычного коммерческого
садоводства, целиком зависел от удачи реализации (продажи) выведенных им
новых растений. Он и раньше продавал свои новые сорта или сам, или при посредничестве
больших садоводств. Но тогда это еще были только первые опыты, неудача которых
не могла причинить садоводству Бербанка существенного вреда. Совсем по-иному
складывалась обстановка, когда смелый растениевод, чтобы иметь возможность
проводить дальнейшие опыты, должен был продать значительную часть новых растений,
выведенных с тяжелым трудом.
Шум, поднятый необыкновенным каталогом, вызвал интерес американской общественности,
и, так как Бербанк свое описание новых растений в каталоге закончил приглашением
каждого сомневающегося лично убедиться в правильности сказанного, в Санта-Розу
хлынула масса любопытных. Посетители стали приезжать толпами. «Многие из
них предполагали, — вспоминал после Бербанк,— что я представляю собою какую-то
музейную редкость, а мои сады — специально для них устроенную выставку. Я
отлично помню, как они стали себя сейчас же иначе держать, когда увидели,
как я работаю, и что я в конце-концов был обыкновенным человеком, как и они
сами, без копыт и без рогов и был одет в обыкновенное платье, а не в маскарадный
костюм».
Роза Бербанка, цветущая круглый год |
С того времени посетители Бербанка стали проявлять серьезный интерес к его
работе. Он не преувеличивал, когда говорил, что принял на своем веку столько
посетителей, сколько не было ни у кого из людей его времени, а сам посетил
меньше людей, чем кто-либо из его современников. Бербанк принимал в своем
доме и в своих садах тысячи людей самых разнообразных профессий и специальностей,
представителей всех слоев капиталистического общества.
По мере того как росла слава Бербанка, количество желающих посетить удивительные
сады все возрастало, а прием отнимал так много времени что Бербанку пришлось
предупреждать посетителей специальным плакатом-доской на здании садовой
конторы: «Мистер Бербанк занят не менее министров Вашингтона и поэтому почтительнейше
просит публику не беспокоить его посещениями». И, тем не менее, его скромный
домик, утопающий в зелени вьющихся роз, привлекал внимание множества людей,
настойчиво добивавшихся возможности посетить «садовода-чудотворца».
О впечатлении,
производимом «чудесами» сада гениального растениевода в Санта-Розе,
можно судить по яркому описанию нашего соотечественника академика Н. И.
Вавилова, посетившего Лютера Бербанка осенью 1921 г.: «Словно в сказке посетитель
очутился
в саду волшебника. Огромные кактусы без колючек с вкусными плодами, покрытыми
тонкими иглами, оригинальные астры, хризантемы, яркие поздние маки, эшольции,
гладиолусы, группы плодовых деревьев с огромным числом привитых сортов,
мощные орешники Juglans (междувидовый гибрид с резко проявленным гетерозисом
в росте);
оригинальные кукурузы в разнообразных сортах, сахаристые, ломающиеся, напоминающие
как бы гибриды сорго и кукурузы, заросли флокса необыкновенных цветов —
целый живой музей, где все полно смысла. Чудные розы, оригинальные георгины,
своеобразные
канны... Осенняя пора не уменьшила красок.
Оригинальный, только недавно выведенный низкорослый подсолнечник обращал
невольно внимание огромной корзиной на низком стебле и поникшей головой,
нарочно подобранной в этом направлении для защиты от птиц. Много прекрасных
садов можно видеть в любой культурной стране; особенность сада Бербанка заключалась
в том, что все, что глаз схватывал в нем, было результатом творчества. Все,
что было в саду, подверглось воздействию селекционера.
Я помню тот миг, когда, стоя с фотографическим аппаратом перед Бербанком
среди цветов, почувствовал красоту этой живой сказки — силу индивидуальности
в этом красивом старике с лицом артиста-художника среди его прекрасных творений».
Дерево «королевского грецкого ореха», выведенного Бербанком, отличающееся необычайно быстрым и буйным ростом (возраст изображенного дерева — только пятнадцать лет) |
Этот дивный сад — те четыре акра некогда бесплодной земли, бывшие дном пруда,
превращенные Бербанком в самый плодородный участок в мире. Творческой волей
Бербанка участок стал и наиболее культурным в смысле прямого воздействия
на него человека.
Возле самого домика Бербанка, в саду, огромный вяз, выращенный из черенка,
взятого с дерева — естественной помеси, привитой к другому вязу. Родительское
дерево,— по словам Бербанка, самый большой вяз, какой он когда-либо видел,
— росло возле дома на его родине в Новой Англии. При посещении родины он
срезал ветвь с этого гибридного вида и привез ее в Калифорнию. Эта ветка
была привита низко, под корнями калифорнийского вяза, так что впоследствии
весь ствол и вся крона дерева образовались из привоя. Но при взгляде на этот
величественный вяз трудно освоиться с мыслью, что он растет на чужих корнях
и притом менее мощного дерева. Несколько огромных деревьев «королевского
ореха» («парадокс»), быстрорастущих, выведенных Бербанком и описанных в его
необыкновенном каталоге, магнолии, гинко и многие хвойные, особенно мамонтово
дерево («секвойя гигантская»), свидетельствовали, что мечты молодого садовода-натуралиста
о работе с большими деревьями были осуществлены созданием ряда новых форм
мощных, быстрорастущих, хозяйственно ценных и декоративных деревьев. Вот
скромное сливовое дерево, но оно в отличие от всякого иного в других садах
несет на себе ветви множества прививок: плоды трехсот сортов слив вызревают
на этом замечательном дереве. Здесь же рядом новый сорт яблони, выведенной
из семян и уже дающей в молодом возрасте ценные и обильные плоды. Вот персиковые
деревья с признаками миндальных. Их плоды представляют собою персики, внутри
которых находится миндальный орех. И хотя и персиковый плод и миндальный
орех не первосортного качества, но самый факт создания персико-миндаля показывает,
как глубоко заглянул Бербанк в природу этих отдаленно-родственных деревьев.
Амариллис с гигантскими цветами |
Вот самые обычные, знакомые всем бузина, встречающаяся на пустырях, крушина
и лещина, кустарники, дико произрастающие в лесах; здесь, в саду Бербанка,
они изменены, улучшены и стали культурными деревьями и кустарниками, пригодными
для живых изгородей или для украшения цветников. Тутовая ягода, лавр, рододендрон,
сумах, дерн и многие другие древесные растения с трудом могут быть опознаны
— так сильно они изменились: у всех этих растений красивая листва, новая
форма кроны, а у многих, кроме того, замечательные цветы или съедобные
плоды. По стенам построек и изгороди в саду Бербанка вздымались вьющиеся
растения:
разнообразные розы, кобея, бигнония, бриония и другие. Самый обыкновенный
плетистый кустарник с душистыми цветами — ломонос — трудами Бербанка превращен
в ряд исключительной красоты культурных форм вьющегося декоративного растения.
Ломоносы Бербанка не уступают плющу в способности взбираться на деревья
и стены и дают замечательные цветы. У выведенных Бербанком ломоносов цветы
удивительно изящны и разнообразны. По сравнению с небольшими звездообразными
цветами дикого ломоноса гибридные формы, полученные от десятка разновидностей,
имеют разнообразный внешний вид и самую различную раскраску. У одних сортов
лепестки цветов как бы покрыты инеем, у других — перистые или складчатые,
похожие на перо страуса, у иных цветы крупные колокольчатые и т. д. Выведенные
Бербанком сорта вьющихся декоративных растений так разнообразны и многочисленны,
что не только могут удовлетворить любому запросу садовода, но и служат
неисчерпаемым
материалом для творчества новых форм.
В саду Бербанка на ряду с новыми ценными сортами овощей, удивлявших обилием
урожая и формами растений, выведенных со специальной целью улучшения плодов,
устойчивости стеблей, величины и формы листвы и т. п., на грядах и клумбах
море цветов. Огромные луковичные растения с гигантскими цветами до 30 см
в поперечнике — амариллисы, кринумы и гибриды между ними — удивительные произведения
Бербанка, равных которым по красоте и аромату нет в дикой флоре всего мира.
Коллекция лилий Бербанка — не только шедевр творчества замечательного художника,
это — огромный вклад в мировую культурную флору, ее основной фонд лилий,
культивируемых тысячелетия и лишь Бербанком воссозданных в разнообразнейших
и дивных формах.
Но не только видные, ярко цветущие растения нашли себе место в садах Бербанка.
Многие травы, дикие, не замечавшиеся человеком, использованы гениальным
садоводом и приобрели под его руководством новые и неожиданные особенности.
Так, не
только трава пампасов получила яркую и привлекательную для человеческого
глаза окраску, для культуры стали пригодными и такие дикие растения, как
наш зверобой, выписанный Бербанком из России и превращенный в ряд культурных
газонных форм, очень ценных из-за невзыскательности и быстрого отрастания.
«Карликовый каштан» Бербанка
Трудно перечислить даже самые важные и наиболее замечательные новые растения Бербанка, наполнявшие его сады в Санта-Розе и в Севастополе (в 11 километрах от Санта-Розы, при впадении речки Русской в Великий океан — участок площадью 8 га). Начиная с гигантских деревьев, разнообразных фруктов, древесных и кустарниковых форм, ягодных, полевых злаков, овощей и корнеплодов до газонных трав, бесчисленное множество растений обитало в садах Бербанка.
Белая ежевика |
Феноменальная ягода «примус» — ежевика и малина одновременно, «солнечная
ягода» — помесь двух несъедобных пасленовых, сливовый абрикос «плумкот»
— совершенно новые растения Бероанка — сочетались со своими не менее
удивительными
соседями: вишней, у которой плоды свисали крупными гроздями, как виноград,
белой ежевикой и др. Посетителей часто изумляло предложение Бербанка
«нагнуться и сорвать созревшие плоды каштана». Люди, привыкшие видеть
каштан крупным
деревом, и не подозревали, что у Бербанка в Севастополе действительно
произрастают деревья каштана, здоровые и хорошо плодоносящие, ростом
взрослому человеку
по колено. Вкусные плоды этого карликового каштана ничего не потеряли
в величине и урожайности, а сбор их и уход за деревом крайне упростились.
И так на каждом
шагу посетителей садов Бербанка изумляли неистощимая выдумка, обширные
знания, огромная власть над растениями этого маленького, живого и увлекающегося
человека.
И редко кому приходило в голову при виде обилия и богатства форм, Неистощимости
фантазии в вопросах запахов, причудливости и изящества цветов, листвы,
стеблей, плодов всевозможных растений, что их создание требовало не
только исключительных
способностей от их творца, не только энтузиазма и вдохновения, но и
сверхчеловеческого многолетнего труда изо дня в день. Немногие из тысяч
посетителей чудесного
сада отдавали себе отчет в том, как тяжел и труден был для Бербанка
не только его путь творчества, но и переход на него. Ведь перейти с
доходного
садового
хозяйства на совершенно новую дорогу профессионального оригинатора
— создателя новых растений, еще никем не испытанную и ничего материально
не обещающую,
можно было, только чувствуя непреодолимую потребности творчества и
уверенность
в своих силах. Бербанк не предавался иллюзиям; было бы совершенно неправильным
считать, что он не отдавал себе отчета в необычайных трудностях, которые
его ожидали на каждом шагу пути к признанию. Ему предстояло не только
выводить новые сорта растений, он должен был еще и обеспечивать им
выход на рынок,
так как понятие «лучший сорт» не было и не могло быть общепризнанным:
что оригинатор считает лучшим, еще не обязательно встречало сочувствующую
оценку
у промышленников. Кроме того, купить новое растение мог только садовод-профессионал,
признавший безусловно выгодным для себя его приобретение за сравнительно
высокую цену, так как оригинатор продать дешево новое растение не может
из-за больших затрат по его выведению. Следовательно, только исключительным,
бросающимся
в глаза своей новизной, ценностью и оригинальностью новым сортам растений
была обеспечена продажа. Это хорошо понимал Бербанк, и, тем не менее,
он никогда не гнался за сенсацией, он не выводил сортов только ради
их оригинальности
и выгоды сбыта. Все растения сада Бербанка, все, что им описано в необыкновенном
каталоге 1893 г., носило на себе печать не только замечательного уменья,
но и глубокой мысли чрезвычайно требовательного к себе оригинатора,
не знавшего иной цели, как создание более нужных человеку, лучших,
урожайных
фруктов,
овощей и цветов.
Сам Бербанк много раз с грустью отмечал, что многие лучшие, по его
оценке, выведенные им формы не находили покупателя, не получали доступа
на рынок,
но он никогда не подчинял свое творчество требованиям заказчиков, если
это не совпадало с его идеалом искомого сорта. На профессиональных
садоводов каталог Бербанка произвел впечатление совершенно несерьезной
рекламы,
оригинальной
выдумки для неопытных любителей, ищущих чудес, но не умеющих разбираться
в деловых вопросах садоводства. Только немногие промышленники-садоводы,
знавшие Бербанка, отнеслись серьезно к его предложениям, хотя и предполагали,
что
описания каталога преувеличены. Некоторые из них посетили Бербанка,
чтобы удостовериться лично в подлинности бербанковских чудес. Вспоминая
эти
посещения садоводов, Бербанк в «Жатве жизни» приводит один характерный
для его тогдашнего
окружения случай, переданный ему посетителем-садоводом, приехавшим
за три тысячи миль, чтобы проверить на месте описанные в каталоге новые
растения.
Когда этот посетитель сошел утром с поезда на пустынной маленькой станции,
он случайно встретил старика, много лет работавшего у Бербанка. Узнав
цель поездки незнакомого садовода, старик оживился: «Лютер Бербанк?
О, я его знаю
очень хорошо, очень давно знаю. У него раньше было большое, коммерчески
поставленное садоводство, и у него были хорошие дела, но он его продал
и теперь засаживает
обширные пространства разной разностью. Весной любовно ухаживает за
своими посадками, а когда наступает лето, он большую часть растений
вырывает
и сжигает. Именно сжигает! Слышали ли вы когда-нибудь о подобном сумасшествии?
У него
остается куча сорной травы, которую он готов продать, но я не дал бы
ему за все и пятидесяти долларов. Теперь вы имеете представление о
Бербанке!»
Рассказывая эту историю Бербанку, садовод с востока весело смеялся.
Обойдя бербанковские сады, он выбрал из новинок семь растений и тут
же положил
за них на стол шесть тысяч долларов. Очень довольный этой сделкой,
он после
рассказывал Бербанку, что заработал на этом деле большие деньги. С
тех пор этот садовод, а потом и его сыновья были постоянными покупателями
бербанковских
новинок.
Все растения, описанные в необыкновенном каталоге Бербанка, были им
распроданы в течение одного года. И за ним упрочилась слава создателя
новых растений,
не меркнувшая, а все выраставшая с годами.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Вместо предисловия .................................................................................................................................
3
I. Страницы из прошлого
(Предшественники Бербанка)
1. «Тайны природы» Конрада Шпренгеля ..............................................................................................
9
2. «Растительный мул» английского садовода .......................................................................................
14
3. О бельгийском аптекаре и семье Вильморенов .................................................................................
18
4. Книга Чарлза Дарвина «Прирученные животные и возделываемые растения» ............................
24
II. Молодой садовник-натуралист
1. На родине, в Новой Англии ................................................................................................................
33
2. «Картофель Бербанка» ..........................................................................................................................
36
3. В Калифорнии.— Программа замечательной жизни ........................................................................
38
4. Первые шаги садовода ..........................................................................................................................
42
III. «Чудеса» Лютера Бербанка
1. Странный владелец садоводства ........................................................................................................
46
2. Самый плодородный участок в мире ..................................................................................................
51
3. Необыкновенный каталог .....................................................................................................................
57
IV. Гениальный садовник
1. Как Бербанк выращивал растения .......................................................................................................
67
2. Бербанковские методы выведения растений ......................................................................................
76
V. Бербанк-селекционер
1. Горох по заказу .......................................................................................................................................
85
2. Голубой мак ............................................................................................................................................
89
3. Простые приемы отбора ........................................................................................................................
92
VI. Создатель новых растений
1. Самая крупная слива в мире .................................................................................................................
99
2. Странный гибридный мак и «маргаритка шоста» ..............................................................................
105
3. Кактус без колючек ................................................................................................................................
110
VII. В университете природы
1. Был ли Бербанк ученым исследователем ............................................................................................
117
2. Художник-натуралист ...........................................................................................................................
127
3. «Теория» и практика Бербанка .............................................................................................................
131
VIII. «Жатва жизни» Бербанка
1. Слава гениального селекционера ........................................................................................................
136
2. Ученик Дарвина и гражданин Земли ..................................................................................................
139
IX. Бербанк и Мичурин ..........................................................................................................................
144